Базовая типология пространств и типология взаимодействия ойкумен

 Автор: Дмитрий Алексеев

 Обобщение форм цивилизационного аспекта присутствия человека на планете в различных форматах логистик (ризоматических, древовидных, звездчатых и прочих, доступных описанию в языке теории графов) дает трехчастное зонирование пространств на "миграционные", "тезаврационные" и "преобразовательные" (в макромасштабе – городские), последние из которых задаются пересечениями транспортных линий. И, соответственно, три григорьевских типа продуктивных для взаимодействия пространств – транзитного, оффшорного и специализированно-кластерного. Остальные три (вернее, четыре) григорьевских типа взаимодействия экономик (последовательно: монокультурное, инвестиционное и оба догоняющих – постепенное и ускоренное) вполне могут быть названы "миметическими", или подражательными – связанными с проекцией статусного потребления различными категориями общества (прежде всего – элитами) и следующими отсюда мотивами экономического взаимодействия, высшим своим этапом имеющие авральную погоню за "более развитыми цивилизациями", осуществляемую по все тем же мещанским принципам "не хуже, чем у людей" и "мы тоже хотим", и реализующую все тот же подражательный, преимущественно эмоциональный, а не инструментально-профессиональный, спрос на деньги, чреватый уничтожением предпринимателя. Здесь важно то, что миметическими оказываются все эти способы взаимодействия, а не только монокультурный, когда элиты обменивают монокультуру на стеклянные бусы или автомобили: во втором случае мещанские принципы распространяются на способ производственной деятельности в формате "пригласим и пусть научат" (в эпоху Петра Великого курение и вшивые парики были признаками цивилизованности, однако в те ранние годы России удалось обогнать Европу по станкостроению, хоть и не коммерческому), а в двух остальных случаях "догоняющего развития" – в форме "сделаем такое же сами – мы не хуже остальных".

Здесь нужно сразу обозначить "гантельную" разницу "преобразовательного" и "тезаврационного" пространств, опосредованных пространством "миграционным": пространства добычи запасов природы и природных сил или их создания пересечением (в виде культур или "монокультур"), превращенных в артефакты хозяйственной деятельности (то, что экономике представлено степенным понятием передела) – с одной стороны, и хранения преобразованных ресурсов вне пересечения – в изоляции или консервации, как отмеренных (квантированных) и тем уже организованных запасов и сил природы – с другой. Специализация пространств, а равным образом и рассмотрение самого пространства в качестве ресурса, возможно и имеет место, но в первую очередь – в случае земной "суши", хотя море, будучи пространством миграционным в больших степенях свободы, нежели канализированные пространства миграции земли, также являясь источником запасов (благо там же добывают и продовольствие, и полезные ископаемые), весьма проблемно в квантировании, которое было не очень удачным, несмотря на неоднократные попытки пиратов-инноваторов "классической эпохи" это сделать – в отличие от морских государств, привязавших ближние акватории к землям собственной юрисдикции.

Существенным компонентом любой системы, помимо соединяющего и соединяемого, является среда – изначально внешняя. Собственно, "овнешнение" и создает самость демаркации внешнего и внутреннего, между которым создается первичное опосредование мембраной – будь то мембрана живых систем или сублимативная мембрана языка, опосредующая человека с человеком, и человеков – с внечеловеческим миром[1]. Однако когда система с имеющимися у нее (как во всякой системе) внутренними связями, оказывается помещена в среду, заведомо являющуюся для нее первичной, она в дальнейшем осуществляет ресурсный обмен с ней, делая ее средой обитания и формируя внутри себя среду "внутреннего действия", представляющую специфическое пространство, заведомо рассчитанное на пересечение ресурсных каналов. Такие пространства внутреннего действия образуют "цеховую" или "реакторную" зону, пространства действия внешнего – среду ландшафтного, агрикультурного или экоклиматического/терраформного проектирования. В некотором смысле тезаврационные пространства также способны выступать в качестве зон переработки ресурсов, однако в этом случае они могут быть различно управляемыми: либо с целью неизменности свойств хранения (и тогда здесь возникает понятие срочности хранения, а также консервации), либо с целью трансформативного хранения, и тогда возникает то, что ранее было названо "технологиями экспонирования", связанными с допуском в пространство хранения известных природных процессов, запускаемых посредством создания условий для их протекания срочным образом (винный погреб, выдержка усадки деревянной конструкции и т.п.). Поэтому собственно тезаврационные пространства являются таковыми лишь в силу технологической обеспеченности их функции, и эксплуатации их в такой функции; равным образом используются пространства "производственно-экспозиционные", в которых скорость протекания процессов заданная, а срочность пребывания ресурсов обусловлена задачами их преобразования. Такими же пространствами переработки могут быть и миграционные каналы: использование их в таком виде дает пример конвейера или верфи.

Пересечение ресурсных потоков в каналах (естественных или искусственных), отмеченное как полезное, становится инновацией, а будучи огражденным и выделенным как пространство хранения, становится производственным, специализированным и целенаправленным образом преобразующим ресурсы (например, в случае присутствия обрабатывающих станков в цеху). Собственно, это и есть пример того, как пространство хранения функционально задает преобразующее пространство, являясь одновременно "антипреобразующим" для осадков и металла станков, то есть управляет ресурсным взаимодействием, не обязательно будучи при этом пространством экспонирования. В этом смысле интересно жилье английских буржуа второй половины XIX века: жилые комнаты этих dwellingmachine с чучелом любимой моськи и урной с прахом бабушки на камине являются примером пространства производства самоидентификации в смысле сохранения памяти как части личного мира в противовес грязной, шумной и опасной улице вечных перемен, сиюминутно существующих подозрительных личностей, дымящего заводского мира и прочих символов нестабильной жизни капиталистического общества[2].    

Связи любой системы как организации пространства в наборе структурных возможностей и ограничений мыслятся или как множество двухместных связей, или как гиперграфовые связи-пространства большей местности. В случае если миграционное пространство линейно, имеет место граф набора двухместных отношений перемещения ресурсов, объединения и разделения их в некоторых узлах, где уже добыча есть производство ресурса посредством разделяющего извлечения из среды (где, собственно, и происходит соединение миграционного пространства с пространством среды[3]). В случае же непрямолинейного миграционного пространства имеет место гиперграф, где пересечение ресурсов будет осуществляться через мембрану. А дальше – ресурсное распределение с переработкой в товар и с тем, что называется утилизацией, то есть столь мало продуктивно мыслимой в своих системных последствиях процедурой возврата в малопонятную, но по-прежнему эксплуатируемую, среду, всего того, что было наработано человейником в виде отходов его жизнедеятельности. Вопрос тезаврации отходов и переработки их средой как управляемый процесс, похоже, в принципе не рассматривается, ибо непонятно, как, почему и зачем управлять (или, вернее, соуправлять) чем-то, что до того веками, если не тысячелетиями, лишь осваивалось.

Все это значит, что система "основных пространств" устроена несколько сложнее, чем представляется на первый взгляд, но и не настолько сложно, чтобы ее нельзя было бы ухватить одномоментным умозрением. Здесь важно то, что, поскольку пространство образуемо вещами, а вещи сами образуют систему в связи их физической (механической или химической) сопряженности, функциональной зависимости, истории происхождения (и каким-либо прочим основаниям), постольку и система пространств как таковых образуема ими же, а среди них первичны те вещи, что образуют самое структурирование пространства (несущие системы и топологические маркеры, также имеющие в основе несущую систему) и представляют собой функциональную основу любой имущественности (поскольку имущественность, если вдуматься, так или иначе в своей сути пространственно редуцируема).

В свете сказанного, изначально два структурных типа пространства – канализированного (двухместного) и не канализированного (континуального, или 2+n-местного), дополняются их функциональными измерениями:

• миграционности (перемещения без взаимодействия)[4];
• преобразования (перемещения с взаимодействием);
• сохранения (изоляции или консервации) ресурсов;
• экспозиции (изоляции с внутренним взаимодействием).

Таков основной набор функционально-пространственных зонных[5] категорий. Это сочетание классификационной простоты – с одной стороны, и "не совсем тривиальности" – с другой, и является причиной случайности эффективной организации пространств и территорий – в том числе "производственных колбас" фирм, а также проблем выявления узких мест в них и понимания объема необходимых затрат. В отмеченной классификации заключен общий принцип существования любой логистической системы, мыслима она в полном списке этих категорий или нет, а также, по сути, любой реальной системы, даже механической несущей (где, казалось бы, ничего не движется, но канализируются и компенсируются, а также рассеиваются и концентрируются, соотношения векторов сил и механических импульсов).

Принятие этого принципа ведет к обнаружению того обстоятельства, что дифференциация человеческой деятельности (почему бы не сказать "любой разумной деятельности" – пусть хоть жителей далеких планет), или того, что именуется разделением труда (РТ), при всем многообразии их видов возникает и усложняется не абы как вздумается сочиняющему ее проектанту, а в соответствии с обозначенной типологией допустимых способов использования имеющегося пространства, соответственно которым определяются профессиональные квалификации для любой предметной области. Иначе говоря, допустимость специализации пространства предваряет специализацию деятельности, причем безотносительно к тому, запускается ли эта система деятельности как трудовая или инициируется как некий искусственный или естественный автоматический процесс. То есть до начала самого процесса разделения труда, помимо собственно требуемой в достаточном количестве "рабочей силы" и собственно проектной задумки системы рабочих позиций, должно быть наличным пространство достаточного действия, предпосылаемого для этой задумки в качестве существующего или доступного в том качестве использования, в котором требуют цели всего предприятия. Если такового нет при той же численности рабочих рук, то либо меняются цели, либо осуществляется проектная перепланировка РТ до того, как позиции будут заняты и разделение труда станет естественным, а значит – гомеостатично способным к сопротивлению изменениям. Специализация пространства есть след, оставленный предшествующей деятельностью, который часто сохраняется и воспроизводится как полезная привычка, но бывают моменты, когда привычка деятельности оказывается не адекватна адаптивной задаче. Так, созданная государством дорога может быть полезной местному населению, но в какой-то момент этот фактор цивилизации может оказаться источником разрушительных тенденций для локальной самовоспроизводящейся ойкумены. А значит, закономерен вопрос о тех каналах взаимодействия с внешним миром, что окажутся для нее здоровыми. Это важно, поскольку невозможность влиять на способ использования пространства (осуществлять свою демиургическую функцию) есть еще один фактор насилия над человеком, помимо отчужденности от мира финансовой игры и зависимости от чуждых денег как заменителя времени, права и знаний. В этом же смысле обнаруживается, что если знания и способность к прогностической оценке образуются в модусе времени, то возможность проектно-творческой деятельности – в модусе именно пространства, тогда как время оказывается здесь лишь средством, доступным к оптимизации без утилизации его носителя как ресурса деятельности. Именно поэтому человек, продающий свое жизненное время, не располагает, как правило, широким собственным пространством, и осуществляет эту продажу в пространстве чужом, а собственность его пространства тяготеет к границам его тела, и даже на приватность этих границ он не всегда вправе рассчитывать – особенно когда лишен средств защиты и права применять их. 

Проблема многих обществ – в том, что, пытаясь определить инварианты возможной человеческой деятельности, они застряли в своих представлениях о допустимом, подчинив творческую способность догматичным представлениям о возможном, породив социальные, профессиональные, а также этнические, касты, пытаясь определять место человеку (главным проклятьем, главной возможностью и главным этическим регулятивом которого является его неограниченная свобода) – не объясняя и предлагая, но предписывая, задавая вместо пространств функционально-процедурных систему ритуально санкционированных пространств в универсуме сакральных, табуированных и обыденных, где последние оказываются единственно свободными от страха серыми зонами убогих регламентаций. И вслед за этим распространяя соответствующее представление на весь мир. Ортодоксальная историография свидетельствует, что именно такое представление о мире было изначально в веках у многих народов, и лишь прогрессистская наука капиталистической эпохи смогла изменить мир, сделав пространства рабочими, продуктивно преобразуемыми самим человеком, а также посредством человека или автоматов продуцирующими. Но дело в том, что в период экспериментальной науки сама экспериментальность безотносительно к ее научности стала открытием как возможность человеческого действия, а частичность представлений о последствиях действия лишь подстегивала то, что сегодня именуется в биржевой торговле как "аппетит к риску". Сколь многие народы пытались остановить мгновение, попав в дьявольскую ловушку сегрегационных и самосегрегационных представлений, не предполагая воспроизводства вселенских форм в процессе осуществления scenariouniverse, и не выходя на взаимодействие с иными формами человеческого развития, не осознавая свою зависимость от непонятной и неподконтрольной им внешней природной среды и полагая, что только неограниченно "осваивая" ее способны сохранять и поддерживать то немногое, чего им удалось добиться в их "святом постижении", обеспечивая тем самым контроль и спокойствие своей жизни.

Переходя от абстрактных универсалий к более приземленной эмпирике, можно в связи с этим предположить, что для запуска некой населенной территории, вписанной в международную систему разделения труда и хозяйствования, куда более уместным может оказаться предложение себя миру в качестве достаточно диверсифицированной зоны тезаврации в статусе оффшора, либо той же транзитной зоны, либо того и другого в сочетании, нежели в качестве инвестиционного трудяги-производителя не своих товаров на конъюнктурно слабо подконтрольные внешние рынки, заведомо обрекая народ на нищету и работу до седьмого пота в чужих коммерческих интересах, либо продавая монопродукт и также способствуя деградации народа задачами эрзац-занятости и ценностями ничегонеделания (и то, и другое – "миметическая" торговля ресурсами, только в первом случае ресурсом оказывается массовая человеческая жизнь, продаваемая задешево в качестве рабсилы). Тезаврируемые блага – вовсе не обязательно деньги (хотя они – в первую очередь) или грязные отходы производства[6]. Ими, например, могут быть складируемые запасы неких средств производства или иных ресурсов, имеющих свойство меняться как в своих внутренних свойствах, так и во внешних к ним отношениях спроса или цены, а потому здесь могут возникать как моменты роста обеспечивающих сервисов и инфраструктуры, так и условия для формирования кластерной системы обеспечения мира уникальным и не воспроизводимым никем больше продуктом.