Узбекский фокус

Надобно знать, что "узбек" значит – сам себе господин.

– П.С.Савельев, "Бухара в 1835 году"

Несколько дней назад направил свои стопы на тот свет Ислам Абдуганиевич Каримов, глава Узбекистана, правивший страной ровно четверть века. Можно, однако, считать и иначе – Каримов до своего воцарения в современном Узбекистане был президентом Узбекской ССР, а до того – первым секретарем ЦК компартии УзбССР, а до этого ещё и послужил на должности министра финансов УзбССР. Иначе говоря, на высшем посту он пробыл несколько поболе четверти века, всё это время старательно вылепляя Узбекистан в соответствии со своим видением его. Произошедшее событие – хороший повод оценить итоги работы, посмотреть, чем был Узбекистан тогда – и чем он стал сейчас.

Для начала надо отметить, что грубой ошибкой является рассматривать все пять государств Средней Азии как своего рода копии друг друга. Возможно, эта мерка имела определённый смысл во времена позднего СССР, но крах его обнажил весь спектр различий во внезапно обретших независимость странах. Хронически дотационные регионы и реципиенты инвестиций из союзного центра (в рамках многонационально-советской политики "подтягиваем дикие окраины за счёт стержневой территории") были вынуждены идти каждый своим путём. Сейчас, по прошествии четверти века, видно, что два из них (Таджикистан и Киргизия) являют собой полноправные failed states, которые от взрыва спасает лишь экспорт демографических излишков в Россию, а Туркменистан, оседлав источник ренты (природный газ), обернулся хрестоматийной восточной деспотией со славословиями великому правителю, сыну Солнца и брату Луны, а также золотыми статуями в честь его. При этом Казахстан и Узбекистан по факту обернулись относительно развитыми государствами – понятно, каждое со своей спецификой.

Вообще говоря, "на входе" у Узбекистана условия были довольно-таки неприятные. В соседнем Таджикистане с 1992 по 1997 год бушевала гражданская война, военные действия велись также и в Афганистане. Проблемы были с Ферганской долиной – очень плотно и неоднородно заселённой территорией, которая, в некотором смысле, является житницей региона. Активность местного извода агрессивных пассионариев дополнялась территориальной недоступностью: многие годы железнодорожная связь долины с остальной территорией Узбекистана осуществлялась только через таджикский Худжанд, что было, в свою очередь, обусловлено элементарной географией. В экономике ситуация тоже была не ахти – в сельском хозяйстве наблюдался перекос в сторону производства хлопка, производственные цепочки, завязанные на Союз, закономерно разрушились, кроме того, играл роль и дефицит ГСМ – несмотря на то, что территория сама по себе весьма богата энергоносителями. Всё это сопровождалось активностью агрессивного исламизма обитателей Ферганской долины – так, ещё в 1991 году на митинге в Намангане (третий по величине город страны) они потребовали провозглашения Узбекистана исламским государством. Каримов на это, как мы теперь знаем, не пошёл, взяв курс не на консерватизм и архаизацию, но на развитие.

Вообще говоря, узбекский кейс является крайне любопытным в одном весьма важном аспекте: он со всей ясностью высвечивает огромную инертность политических и экономических процессов, ту самую "силу вещей" – и это характерно не только для условного Востока, но вообще для всех государств. Курс Каримова имел в своей основе жесточайший личный контроль над всем, чем только можно, в помощь ему было то, что Узбекистан – страна относительно небольшая, т.е. – высокий уровень личного контроля является принципиально достижимым. Тем не менее, абсолюта достичь невозможно, и начиная с некоторого уровня сложности системы вариант личного контроля начинает буксовать, поскольку он не в силах преодолеть эту сложность. Привычный ответ на эту проблему опять же известен – создание специализированных деперсонализованных формализованных управленческих институтов (в том числе и бюрократии), но и они не являются панацеей. Увы и ах, никуда не деваются ни тенденция к размазыванию ответственности, к формированию страт и кланов, и, главное, неспешная, но неотвратимая мутация систем подобного рода, переориентация их деятельности на служение себе самим. Впрочем, до этого в Узбекистане, судя по всему, ещё далеко.

Вернёмся к Каримову. Он консолидировал свою власть, жёстко закрутил гайки в политическом поле и, понятно, опирался на силовиков, которые и воевали (в широком смысле этого слова) с вышеупомянутыми пассионариями. В середине 90-х узбекские эмиссары организовали сопротивление в Таджикистане, а на родной территории противник был частично разгромлен, частично загнан на самое глубокое дно, частично выдавлен из страны. Узбекская армия также действовала и на территории Киргизии, а в 2005 году был быстро и жёстко подавлен мятеж в Андижане. Иначе говоря, Узбекистан не стесняется пользоваться силовым ресурсом для обеспечения безопасности – и, скорее всего, так будет продолжаться и впредь.

В экономике деятельность Каримова была чем-то схожа с той, которую вёл Ли Куан Ю в Сингапуре. Экономической либерализации, схожей с польским вариантом (что описывалось ранее), не было, равно как не было и тотального огосударствления всего и вся. По сути, Каримов достаточно оперативно сформировал жёсткие, чёткие и внятные (но при этом довольно узкие) правила игры – и стал, опираясь на этот подход, приглашать инвесторов, преодолевая скептицизм последних, обусловленный, среди прочего, и банальной экзотичностью. Оговорка про оперативность неслучайна – пока в РФ расстреливали парламент и делили собственность, Каримов договаривался. Итог – в 1993 году подписан договор с корейскими автопроизводителями, ставшими первой ласточкой, и в 1996 году с конвейера завода в Асаке сошла первая машина. За ними последовали и другие и сейчас в Узбекистане работает целый спектр мировых брендов –  американские GM и Texaco, японские Isuzu и Mitsubishi, корейские LG и Samsung. И ими этот список не исчерпывается – так, в 2007 году Чирчикский химический завод запустила испанская MAXAM. При этом Каримов отдельно следил за тем, чтобы в стране не сформировался класс олигархов; причина здесь, на мой взгляд, в том, что большие деньги сами по себе могут представлять опасность для власти, и этого достаточно для того, чтобы не допускать их появления. Специально на случай всплеска умственной пассионарности отмечу, что сравнение с Ли Куан Ю является частичным и не относится к живущему своей жизнью апокрифу о "посадил трёх своих друзей, остальные сами всё поняли".

Вообще говоря, узбекская индустриализация в относительных цифрах выглядит весьма солидно – с начала нулевых годов доля промышленного производства в ВВП удвоилась, достигнув 40% по итогам 2015 года (для сравнения, сектор услуг составляет 48%). В абсолютных, впрочем, это не так впечатляюще – быстро расти с низов при наличии инвестиций (а они составили порядка $12 млрд. в 2014 году, впрочем, годом спустя они рухнули впятеро), в целом, несложно. Тем не менее, уже десять лет как Узбекистан показывает среднегодовые темпы роста экономики в 8%, что очень хорошо для современного мира. При этом по уровню подушевого ВВП Узбекистан впятеро отстаёт от Казахстана и вшестеро от РФ – и в этом отставании пока ещё кроются ресурсы для роста, даже несмотря на довольно-таки специфическую экономическую модель. Она, впрочем, меняется со временем – с 2013 года в Узбекистане идёт приватизация и либерализация экономики, в 2014 году было продано около 300 объектов, в 2015 году – вдвое больше.

Отдельно хотелось бы отметить ещё два аспекта узбекской экономической активности. Во-первых, эта страна, подобно Таджикистану и Киргизии, совершенно непринуждённо сбрасывает свои демографические излишки в Россию, при этом Узбекистан хоть сколько-нибудь пророссийским никак не назовёшь, эта страна, в полном соответствии с эпиграфом, ведёт свою собственную политику, не являясь ни членом ОДКБ, ни ЕАЭС (что, впрочем, не мешает России – доброй душе списывать узбекские долги: так, в конце апреля с.г. Москва благородно простила Ташкенту $865 млн.). Во-вторых, нарастает ориентирование Узбекистана на Китай, который, среди прочего, строит железные дороги (высокоскоростная трасса Ташкент – Бухара длиной 600 км была построена за 16 месяцев и стоила $400 млн.), суммарно инвестировал в Узбекистан более $7 млрд., а в целом в стране работает более 600 китайских компаний. Именно с помощью китайцев была полгода назад достроена и открыта железная дорога Ангрен – Пап (включающая в себя, среди прочего, и тоннель длиной 19 км.), которая сняла вопрос транспортной доступности Ферганской долины; Председатель КНР Си Цзиньпин присутствовал на её открытии.

Иначе говоря, Ташкент прагматично занимается своими делами, используя Москву там, где необходимо. Думается, эта политика продолжится и впредь – вне зависимости от того, кто и в результате чего займёт высший пост в Узбекистане. И тех или иных заварушек ждать там, скорее всего, не стоит – даже в сверцентрализованном Туркменистане смена власти прошла довольно-таки мирно.

Опубликовано 04.09.16 на портале Бизнес-Онлайн, Казань.