Неокономика и общество будущего

Текст: Андрей Акопянц

Неокономику часто упрекают в том, что она не дает рецептов выхода из кризиса и вообще – позитивного образа будущего.

На самом деле это видение есть. Но оно по крупицам разбросано в различных материалах и выступлениях Олега Григорьева, и отсутствует в виде связного изложения. Данная публикация призвана восполнить этот пробел.

Правда, статья  получилась очень большая,  апеллирует  к большому объему разнородного материала и по необходимости является тезисной.  Для лучшего понимания  настоятельно рекомендуется ознакомиться с

•  экономическими основами неокономики  (Книга «Эпоха Роста» или цикл лекций по экономической теории);
•  неокономическим взглядом на элитологию и  управление  – послушать лекции или почитать имеющиеся в разделе расшифровки. Особое внимание стоит обратить на первую лекцию – "Корпоративная империя", но слушать ее лучше после всех остальных;
•  циклом статей "Дискуссия о бюрократии";
•   моей статьей “Homo neoconomics”;
•  и посмотреть вебинар Олега Григорьева   "Сериал Доктор Хаус как модель коммунистического будущего";
• так же предполагается, что читатель настоящей статьи знаком с творчеством Стругацих.

Образ будущего в неокономике (коммунизм по Григорьеву)

Из литературных описаний общества будущего Григорьеву (да и мне лично) ближе всего «Мир полудня» Стругацких. Если попытаться его кратко характеризовать – это динамично развивающееся общество творцов.

Причем  в данном определении важны обе части – и «динамичное развитие» и «общество творцов».

Последнее, конечно, не значит, что все в нем будут творцами – это невозможно.  Но именно творцы там должны быть образцом для подражания и элитой, принимающей решения.

А про развитие (что это такое и зачем оно нужно) – мы обсудим далее. 

В общем, если говорить коротко, то позитивный образ будущего в неокономике – это коммунизм.  Но не вульгарно понимаемый коммунизм «каждому по потребностям», а коммунизм по Григорьеву «от каждого по способностям, каждому по потребностям для продуктивного творчества».

Будут ли там все люди равны и счастливы? Конечно, нет. Кстати, в «Далекой Радуге» Стругацкие хорошо показали драму человека, у  которого не получилось стать творцом – и подобные драмы неизбежны. Но, тем не менее – это мир, в котором хотелось бы жить и работать.

Неизбежно ли его наступление?  Нет, конечно. Но именно сейчас в истории человеческой цивилизации наступает переломный момент – мы либо будем скатываться в неофеодализм (мир киберпанка), либо двигаться вперед, к «миру полудня».

Но не является ли это утопией? Какие имеются сейчас объективные предпосылки для движения в этом направлении, и как вообще это может выглядеть это общество будущего в каких-то существенных чертах – я попытаюсь описать в дальнейшем тексте.

О развитии

Что мы понимаем под развитием?

Надо понимать, что все блага – как материальные, так и нематериальные – создаются человеческим трудом. Т.е. общее количество благ, которым располагает общество, и уровень благополучия зависит от продуктивности труда его членов. И появление роботов в этом ничего не меняет – вместо того, чтобы работать на заводе, кто-то создает роботов, а кто-то организует продажу этой продукции, моделирует одежду и стрижет собачек для тех, кто создает роботов.

Конечно, эти блага могут распределяться по-разному, но если общее благосостояние растет, то достается всем, пускай и не совсем  равномерно.

Т.е. развитие в первую очередь – это повышение продуктивности рабочего времени членов общества (заметим, что под продуктивностью имеется в виду количество создаваемого востребованного обществом продукта, а не абы какого).

На развитие можно посмотреть и с другой стороны. Независимо от уровня развития, всегда существуют и будут  существовать редкие ресурсы (которых не хватает всем желающим). В этом смысле развитие – это превращение редких ресурсов в менее редкие (в пределе – в общедоступные), и появление  новых редких  ресурсов.

Развитие неразрывно связано с научно-техническим прогрессом – но только не так, как многие думают. Не НТП стимулирует развитие, а развитие создает условия, в которых востребован  НТП (и он в свою очередь, дает положительную обратную связь, ускоряя развитие).

Зачем нужно развитие?

Очень многие даже неглупые люди  задаются вопросом – «А нужно ли развитие, ведь реальные потребности человека не так велики, почему бы не остановиться на каком-то достигнутом приличном уровне благополучия и развитие остановить – во имя стабильности?»

Во-первых, непонятно – кто, как и когда сочтет достигнутый уровень «достаточным», чтобы останавливать развитие.

Предположим, мы считаем таковой уровень современного европейца или американца. Но в мире есть еще минимум 4.5 миллиарда человек, которые живут практически натуральным хозяйством, не включены в мировую экономику, и не только не имеют интернета, но зачастую и достаточного количества пищи.

Для того, чтобы вывести этих людей на «достаточный» уровень благосостояния, мировая экономическая система  должна  включить в себя большую часть этих людей (они должны будут не только больше потреблять, но и производить на более высоком уровне эффективности), т.е. увеличиться в разы. При этом, поскольку рост будет неравномерным (система всегда устроена как пирамида), неизбежно появятся еще более богатые люди и регионы, новые товары и технологии. Т.е. «выравнивать» можно будет бесконечно.

Да и кто сказал, что уровень жизни современного американца – это предел мечтаний? 

Вечное человеческое желание добраться до звезд – никто не отменял.

Во-вторых, надо понимать, что в стабильном обществе без развития творцам, да и просто энергичным людям будет просто нечего делать.

И они эту стабильность все время будут пытаться нарушить – не по злому умыслу, а просто потому, что не могут иначе.  Люди всегда будут «хотеть странного» – так они устроены. И этих людей придется репрессировать во имя стабильности.

В общем, признаются ли себе в этом адепты стабильности или  нет – их идеалом является муравейник. Да, муравьи крайне эффективны. Они достигли вершины своего развития 100 млн лет назад, и с тех пор сохраняются в неизменном виде – без всякого развития. И возможно даже, по-своему счастливы.

Но человек – не муравей. Ему свойственна, как это называют психологи,  высокая степень  неадаптивности поведения – т.е. того самого «хотения странного» (которое и привело нас из пещер в космос).  И в обществе, где это хотение репрессировано – значительная часть людей будет несчастна.  В литературе есть множество описаний такого общества. Но по большей части – в жанре антиутопии.

Природа нынешнего кризиса

О природе нынешнего кризиса было сказано очень много на страницах нашего сайта. Поэтому я повторюсь – очень коротко.

Кризис финансового сектора

Мы здесь говорим о финансовом секторе по Григорьеву – в широком смысле, т.е. обо всех институтах, мотивированных получением прибыли, для которых рабочим инструментом является денежный капитал. Т.е это не только и не столько банковский сектор, сколько торговля и промышленное производство. 

Последние 300 лет именно финансовый сектор  был основным двигателем развития человечества, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но деятельность финансового сектора мотивирована исключительно  прибылью. Т.е. откачкой денег из потребительского сектора экономики.

В эпоху, когда нынешний этап развития стартовал, деньгами было золото – ресурс ограниченного объема. И к 1870 году практически все золото мира было откачано западным финансовым сектором. И прибыль получать стало очень трудно. В мире наступила эпоха дефляционных кризисов, которая продолжается до сих пор. 

Открытие новых месторождений золота давало временную передышку. Затем продолжительный период роста был связан с отказом от золотого стандарта и утверждением доллара в качестве мировой валюты (Бреттон-Вудские и Ямайские соглашения).

Казалось бы, что снятие физических ограничений на объем денег должно было привести к устойчивому росту, тем более, что системе есть куда расти – в нее не включена большая часть населения Земли.

Но жизнь показала, что потенциал современной  финансовой системы  тоже ограничен – существующие механизмы  эмиссии  не способны стимулировать устойчивый рост (тем более, что существует потенциальный конфликт между функциями доллара как мировой валюты и как национальной валюты США).

Эмиссия доллара идет – в виде QE, в виде роста государственного долга США, но финансовый сектор разросся до таких размеров, что «съедает» новые эмиссии очень быстро, и они не успевают оказать существенного влияния на размеры и  продуктивность мировой экономики.  Мировой финансовой системе,  как наркоману, требуются все большие и большие объемы эмиссии даже просто для того,  чтобы оставаться на достигнутом уровне и не впадать в «ломку» – рецессию.

Могут ли быть как-то реорганизованы эти процессы для того, чтобы обеспечить устойчивый рост мировой экономической системы и включение в нее новых людей – пока непонятно. Поиск их идет. Но даже если и могут – то понятно, что у этих механизмов тоже есть предел (утрата веры в деньги как таковые).

Т.е. потенциал финансового сектора как института развития (и прибыли как его мотиватора) – принципиально ограничен.  И мы близки к этому пределу (если еще не достигли его).

Последствия остановки роста

И проблема состоит не только в том, что останавливается рост. Вся существующая мировая система – причем не только финансовая и экономическая, но и социальная – заточена под рост. Под рост созданы долги, все активы оценены в расчете на рост, рост заложен в логике действий не только финансового сектора, но и людей и власти. Современная пенсионная система (и шире – социальное обеспечение), наука,  потребительское кредитование (да и кредитование вообще) и  множество других институтов могут существовать только в условиях роста.  Да и люди привыкли, что они живут все лучше и лучше. И строят на этом свои жизненные стратегии.

И остановка роста в этой ситуации означает падение, причем очень быстрое. И влечет неизбежные социальные катаклизмы.

Что делает в такой ситуации государственная власть (озабоченная, как мы знаем, в первую очередь сохранением своей власти)? Естественно, пытается взять управление экономикой в свои руки, и вообще – изолироваться от мира (чтобы повысить управляемость). Собственность национализируется в явной или неявной форме, вводятся таможенные барьеры (вплоть до монополии внешней торговли), а населению объясняют, что во всем виноваты враги.

И таких примеров мы видим множество. Так же как видим, что в результате общая ситуация становится только хуже. А  чем она хуже – тем в большей степени власти пытаются взять ее под контроль, закручивая гайки внутри своих стран, и конфликтуя за ресурсы (которых становится все меньше) с другими странами – так как «если через границы не ходят товары, то через них ходят солдаты» (С).

При этом внутри национальных государств тоже образуются линии разлома – нарастает сепаратизм регионов. И мы видим этот процесс даже в одном из самых благополучных регионов – в Евросоюзе. Причем объективное уменьшение  объемов ресурсов, которыми располагают государства, дают этому сепаратизму шансы на успех.

Так же  надо иметь ввиду, что разрушение мировой экономической системы чревато утратой современного технологического  уровня – так как он может существовать только в условиях глобальной экономики.

В общем, если этот процесс возобладает – нас ждет возврат в неофеодализм с массой воюющих друг с другом княжеств и империй (хотя возможно на более высоком технологическом уровне, чем в средневековье). Правда, учитывая наличие огромного количества ядерного оружия в мире, все может быть и еще более печально.

Конструируем общество  будущего

Фундаментальные предположения

Говоря об обществе будущего, неокономика исходит из ряда фундаментальных предпосылок (которые обычно игнорируют адепты «вульгарного коммунизма»):

1. Глубинная природа человека неизменна и определяется его особенностями как биологического вида (стадного существа). В силу этого у человека присутствует иерархический инстинкт (инстинкт доминирования).  И именно он  определяет его социальную сущность, и мотивирует человека к социальной активности – наряду с инстинктом самосохранения (см. Homo neoconomics).

2. Люди принципиально не равны – они отличаются своими способностями и энергетикой (силой развития инстинкта доминирования). И своими потребностями тоже отличаются. И различия эти сохранятся всегда.

3. Ресурсы общества всегда ограниченны. И какого бы уровня не достиг прогресс, всегда будут редкие (ценные) ресурсы, которых всем желающим не хватает. Причем это относится не только к материальным ресурсам. Скажем, количество «человеческого внимания» – тоже ограничено.

Из этих посылов следует два  важных вывода:

1. В обществе всегда будут иерархии, и верхушки этих иерархий (элиты)  будут иметь преимущественный доступ к распределению (но не обязательно к потреблению) редких ресурсов.  Но иерархии эти могут быть устроены на разных принципах.

2. Реальная социальная справедливость – это равенство начальных возможностей + максимально открытые социальные лифты (возможность  социального роста для способных и энергичных).  Всем поровну всего – это невозможно (в силу наличия редких неделимых ресурсов),  несправедливо (вклад разных людей  может сильно различаться) и непродуктивно (поощряет социальный паразитизм).

Заметим, что мы тут ничего не говорим о таких базовых для современного общества институтах, как частная собственность на средства производства  и финансовый капитал. Эти институты не вечны – их не было на ранних этапах развития цивилизации и, скорее всего, не  будет в «мире полудня».

А вот деньги, скорее всего, останутся – по крайней мере, потребительские. Потому как это крайне удобный инструмент для обеспечения разнообразия индивидуального потребления  в условиях наличия редких ресурсов.

Ограниченность развития на базе разделения труда

У существующей сегодня модели развития есть еще одна фундаментальная проблема.

Напомним, что она строится на базе  разделения труда (РТ) – т.е. упрощения выполняемых работниками трудовых операций. Но тут есть предел – дробление выполняемых человеком операций ниже какого то уровня уже не дает повышения продуктивности (дальше их есть смысл только автоматизировать).   

Но пока этот предел не достигнут, то наряду с ростом количества профессий рост РТ приводит к упрощению этих профессий, а так же к опережающему росту количества людей без профессий – разнорабочих и «кнопконажимальщиков». 

Причем этим людям практически не нужно образование (что ведет к деградации системы образования), а значит – и закрыты социальные лифты.

При этом не стоит считать, что  подобное общество может быть эффективно. Оно не в состоянии использовать потенциал значительной части своих членов, и делает их  заведомо несчастными – вынуждая их значительную часть времени заниматься неинтересным и не дающим никаких перспектив делом.

Это – то самое марксово «отчуждение» человека от результатов своего труда. Причем гораздо более жесткое, чем во времена Маркса – потому что тогда от фабричного рабочего требовался гораздо более сложный труд, чем сейчас (и пролетариат по уровню своего развития действительно был передовым классом).

Т.е. разделение труда в пределе ведет к разделению людей на многочисленных деградирующих «морлоев» – пролетариат, и немногочисленных «элоков» – организаторов производства, инженеров и ученых. 

А замыкание страты «профессионалов» в себе автоматически будет вести к ее вырождению и остановке дальнейшего развития.  В общем, ведет к тому самому «муравейнику», которым я пугал читателя в начале, обосновывая необходимость развития. 

И зачатки этого процесса мы хорошо видим в нынешней реальности.

Где же выход? Выход – в повышении роли сложного и разнообразного труда.

И это, в общем, уже осознается. Скажем система Тойоты («бережливое производство»), показывающая очень высокую эффективность, требует  существенно более грамотных и разносторонних  рабочих, чем традиционный конвеер.

Но организация эффективных процессов на базе сложного труда и людей-многостаночников – это  гораздо более сложная задача, чем построение  процессов на базе человеко-роботов (хотя и позволяет достигать существенно лучших результатов).

Такой подход должен включать в себя систему профессионального отбора, образования  и мотивации работников, и грамотного проектирования производственных процессов.

Институты развития в истории цивилизации

Выше мы констатировали, что неокономика рассматривает человека как существо иерархическое, основным мотиватором которого (наравне с голодом, а часто и сильнее чем голод)  является стремление к достижению социального статуса.

Но в человеческом обществе (в отличие от стада) существует не одна иерархия (иерархия власти), но и множестве других. 

Т.е. можно  посмотреть на историю цивилизации как на историю становления  институтов дополнительных иерархий, позволяющих индивидам разными способами проявлять свой инстинкт доминирования.

И чем цивилизация более развита – тем больше в ней таких институтов. В современном обществе выдающиеся бизнесмены, ученые, спортсмены, звезды шоу-бизнеса и др. зачастую имеют более высокий статус, чем представители власти.

А для индивидов с несильно выраженным инстинктом доминирования имеются всякие отдушины типа статусного потребления и  популярности в соцсетях. Думаю, любой непредвзятый наблюдатель легко может заметить, что большая часть обсуждений на нашем Worldcrisis.ru – это тоже мерянье виртуальными статусами :)

Заметим, кстати, что сама власть не особо заинтересована в подобных институтах – потому что чем их больше и чем они сильнее, тем труднее власти реализовывать свои властные амбиции непосредственно – ей приходится учитывать интересы параллельных иерархий.

Но особую роль в развитии цивилизации имеют институты, способствующие развитию (в описанном выше смысле). Таких институтов существует два с половиной.

Это  власть, бизнес (финансовый сектор) и наука. Последняя, впрочем, самостоятельной силой не является, поскольку заказчиком для нее всегда являлись первые два.

Впрочем, развитие являлось всегда побочным результатом деятельности как власти, так и финансового сектора.

Власть всегда стремится к укреплению и расширению своей власти. И для этого она может, как строить города и дороги, так и гробить экономику войнами, непосильными поборами и торговыми ограничениями.

Финансовый сектор всегда стремится к получению прибыли – здесь и сейчас. И для этого может, как развивать дальнюю торговлю и логистику, внедрять передовые технологии и методы организации труда, так и подсаживать на наркотики и выжимать досуха целые страны и регионы, а потом уходить – когда они перестают приносить прибыль.

Тем не менее, последние 300 лет именно финансовый сектор был основным двигателем развития, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но сейчас финансовый сектор утратил свой потенциал  как институт развития, и становится тормозом.  Так же мы выше показали ограниченность модели разделения труда как механизма развития.

Вывод –  нужен новый институт развития, причем основанный не на разделении труда, а на его усложнении, и предполагающий иную мотивацию людей, составляющих этот институт (не власть, и не  прибыль).

Эффективность управления  как потенциал развития

Вспомним, что мы говорили о развитии как о повышении эффективности труда.

Но эффективность работника  зависит  не только и не столько от его личных способностей, сколько от того, в какую систему (рутину) он встроен. Причем это относится не только к «простым» профессиям, но и сложным (творческим).

Даже самый талантливый писатель может остаться неизвестным, если нет издательского дела с его технологиями. Гениальный режиссер может снять пять фильмов за всю жизнь, а может – 25, если работает на «фабрике» типа Голливуда. Самый лучший архитектор не сможет построить инновационный дом, если нет девелоперской и строительной индустрии соответствующего уровня.

Но сейчас мы наблюдаем крайне неэффективное  управление и расходование ресурсов – как на уровне фирм, так и на уровне  государства (и особенно на уровне государства).

Громадные бюджеты и человеческие ресурсы тратятся непонятно на что, не давая не только прироста эффективности общественных систем, но и наоборот – приводят к ее падению (размножению чиновников, которые в хорошем случае не приносят никакой пользы, в плохом – вредят).  С самыми благими пожеланиями принимаются некачественные законы, приводящие к существенному  росту общественных издержек при отсутствии какой-либо пользы.

Т.е. потенциал повышения эффективности  за счет грамотного конструирования общественных систем – огромен.  Но систематически никто этим не занимается – нет  институтов, которые могли бы это делать практически и достаточно гарантированно. И нет интересантов – власти это обычно не интересно, а бизнесу – иногда интересно, но не к кому обратиться.

Вы можете спросить:  «Повышение эффективности почти всегда приводит к уменьшению количества работающих. Что делать с освобождающимися людьми?»

Да, такая проблема есть. Но для нее в каждом конкретном случае тоже могут быть выработаны эффективные решения  –  об этом  просто надо думать, планируя изменения.  И понимать эффективность широко – с учетом социальных последствий принимаемых решений.  Но, ни в коем случае не надо смешивать  благотворительность  и производственный процесс – лучше уж часть сэкономленных средств направить на временную поддержку, переобучение и подъемные для переезда оказавшимся без работы – обычно это выходит дешевле для общества.

Понятно, что такой подход может использоваться в полной мере только при приоритете общественных интересов над узкими частными (прибылью владельцев предприятий). Но стремление к прибыли как механизм роста эффективности и так обречен – я об этом писал выше.

Соответственно, возникает вопрос:  кто, зачем и каким образом будет обеспечивать этот самый рост эффективности – если власть на это не способна в принципе, а финансовый сектор исчерпал свой потенциал?

“Жрецы эффективности” как новый институт развития

Выход мы видим в возникновении нового института развития – массового институциализированного сообщества людей, профессионально занимающихся конструированием и внедрением эффективных общественных систем. И именно этот институт должен принять на себя значительную часть функций власти.

Но сознательное  конструирование эффективных общественных систем – это сложный творческий труд, который не может быть эффективно разделен. Т.е. это соответствует тому, что мы писали выше о преодолении разделения труда.  И этих людей в полной мере можно называть творцами.

А что  может мотивировать творца? Главный стимул для него – это расширение возможностей для творчества. Но социальное творчество (в отличие от литературного, скажем) требует для своей реализации значительных общественных ресурсов. И абы кому эти ресурсы предоставлять нельзя.

А как узнать – кому можно? Существует единственный способ – смотреть на предыдущие результаты деятельности.  А кто может оценивать успешность или не успешность? Только профессиональное сообщество. И оно же может рекомендовать  исполнителей на возникающие проекты – исходя из их предыдущего опыта и успешности, реализуя тем самым социальные лифты.

Таким образом, выстраивается естественная иерархия «творцов» – по масштабам успешно реализованных ими проектов. И эта иерархия вполне может быть институциализирована в некий «орден жрецов эффективности», или социальных проектировщиков, как их называет Григорьев.

Иерархия эта, конечно, будет не прямая (не на принципах подчиненности). Могут существовать какие-то  метрики для обозначения уровня (скажем,  «Индекс социальной ответственности», как у Стругацких в «Мире полудня»), или ранга госслужащего, как сейчас в России, но фантазировать об этом сейчас смысла нет. 

Существуют ли сейчас аналоги таких структур? Да, конечно. Например – профессиональное сообщество архитекторов, функционирующее по похожим принципам (успешно реализовал проект – есть шансы на получение более крупного проекта), хотя и не имеющее  формальной структуры и явного механизма социальных лифтов.

И именно социальные проектировщики должны стать элитой будущего. Причем не просто еще одной  элитной  иерархией, вторичной по отношению к власти (как сейчас финансовый сектор), а  существенной компонентой самой власти.

Т.е. власть должна быть устроена таким образом, чтобы принятие и реализация властных решений  происходили под плотным контролем социальных проектировщиков.

И эта их роль относительно власти  в некотором смысле похожа на роль сообщества жрецов в древних обществах – без которых властью не принимались  никакие существенные решения.

О меритократии

Описанный  выше  принцип формирования элит  хорошо известен в истории и носит название «меритократия».  И известны страны и исторические периоды, когда такой принцип действительно работал.

Многие неправильно понимают меритократию как принцип отбора во власть людей, обладающих некими квази-объективными достоинствами – IQ, умением писать сочинения в стихах (как в древнем Китае) и др.

На самом деле меритократия – это принцип формирования элит по заслугам перед обществом.  Причем по заслугам в той области (областях), которые общество видит как приоритетное – общем деле. 

Поэтому в разные периоды  и в разных обществах базис для меритократии был разным. 

Скажем, в растущей империи общее дело – это расширение империи (завоевание окрестностей).  И пока империя растет, в элиту попадают успешные полководцы. И хорошо работают социальные лифты – известны примеры, когда императорами становились простые солдаты.

В современном Израиле, скажем, для которого главной проблемой было выживание во враждебном окружении, элита сформирована из бывших спецназовцев и спецслужбистов.

В СССР в период 30-60, главной задачей которого  было догоняющее развитие, в элиты попадали те, кто наиболее успешно решал народно-хозяйственные задачи.

Но когда общество упирается в своем развитии в какие-то объективные границы, то меритократия обычно умирает – социальные лифты останавливаются. А те, кто попал в элиту, начинают заботиться в основном о том, чтобы в элите удержаться (ну и как-то навариться на этом). Меритократия замещается бюрократией, забота об «общем деле» – аппаратными играми

Но поскольку повышение общественной эффективности – процесс потенциально бесконечный (люди всегда чем-то недовольны и хотят большего),  то меритократия на базе повышения эффективности вроде как может функционировать достаточно долго.

О структуре власти,  бюрократии и проектировщиках

«Но как этот самый институт социальных проектировщиков может функционировать» – спросите вы. «Как он может быть вписан в структуру общества, и в чем его отличие от современной бюрократии?»

Рассмотрим – как  устроена современная демократическая политическая система.  В ней можно выделить три основных элемента – народ, бюрократию и выборных публичных политиков.  

Политики идут на выборы с какими-то программами (или, во всяком случае, приоритетами). Народ выбирает тех или иных политиков, глядя на их приоритеты и на их успешность в прошлом.

И далее политики выступают в качестве заказчиков для бюрократии (исполнительного аппарата госвласти) – поручая ей реализацию своих предвыборных обещаний. Что принимает форму законов, каких-то проектов и др. При этом бюрократия продолжает и «тянуть воз» текущей деятельности.

Заметим, что бюрократию  никто не выбирает. Она формируется в своей логике, и только слегка ротируется при смене политиков. И имеет свои представления о том – как и что должно быть. При этом главный (институциональный) интерес любого бюрократа – это сохранение и расширение своих полномочий (т.е. размера и бюджета своего аппарата).

Т.е. получив некий заказа от политиков, бюрократия может либо его делать, либо – саботировать. А делать она будет, если это соответствует ее интересам, описанным выше.  Причем даже замена верхушки бюрократии (часто происходящая при смене политиков) мало влияет на эту ситуацию – так как основной аппарат остается.  

Т.е. реальной властью в современном государстве является именно  бюрократия.

По идее, бюрократы – это те, кто действуют по инструкциям. Но парадокс заключается в том, что  инструкции они пишут себе сами. И обычно таким образом, что в лучшем случае инструкции оставляют широкий простор для произвольных действий, а в худшем – просто бессмысленны. 

Т.е. госуправление практически полностью основано на том, что Григорьев называет аврально-опытной деятельностью (АОД).  И именно в этом – природа власти бюрократии, поскольку АОД порождает иерархические структуры управления,  подчиняющиеся принципу Питера и законам Паркинсона.

Как должна измениться эта ситуация с появлением института социальных проектировщиков?

Картинка получается следующая.

Политик выдает заказ проектировщикам – как проект.  Заметим, что проектом вполне может быть и реформирование (и даже прекращение) деятельности, признанной обществом неэффективной.

Сообщество проектировщиков назначает ответственных за проект – сообразуясь с его масштабами и характером.  Создается рабочая группа, которая  вырабатывает целевые критерии (с точки зрения общественной эффективности), оценивает реализуемость и бюджет проекта, и его совместимость с другими идущими проектами.

Если проект признается разумным, то прорабатывается план его реализации – какие законы надо принять, каким ведомствам чего поручить, и/или какие ведомства надо создать,  а какие-то может и ликвидировать, какие инструкции и бюджеты надлежит выделить ответственным ведомствам, какие должны быть этапы контроля исполнения проекта.

И только  после этого проект запускается – под контролем ответственных проектировщиков, наблюдающих за ходом реализации, получающим сигналы о проблемах, и реагирующих на них изменением инструкций,  бюджетов и планов для ведомств.  Результатом проекта должен стать функционирующий механизм, решающий поставленную задачу, и как можно меньше  нуждающийся во вмешательстве в него.

По прошествию времени другими проектировщиками оценивается успешность проекта.

Если проект реализован успешно – то ведущие его получают  плюсы к своей «карме» и потенциальное право на реализацию  более масштабных проектов. Если неуспешно – то минус в карму и уменьшение масштабов проектов, на которые они могут претендовать.

Бюрократия при этом не исчезает, но ей возвращается исконная функция – работа по инструкциям,  спущенным свыше – с минимальным простором для самодеятельности.

«А не превратятся ли при этом  проектировщики в ту самую бюрократию» – спросите вы? Нет, не превратятся, поскольку у них принципиально другая мотивация.

У бюрократа мотивация – остаться на месте и наращивать свой аппарат (так как его статус зависит от должности – количества подчиненных и бюджета). У проектировщика – успешно сделать и уйти, так как его статус – это количество и масштаб успешно деланных проектов (да и сам процесс деланья новых проектов - на одном и том же месте ему становится скучно).. 

Мечты и реальность. Что делать? 

Новое общество может вырасти только внутри старого. Это – аксиома. Попытаемся посмотреть – какие зачатки того, что мы описали можно обнаружить в сегодняшнем мире.

В первую очередь это конечно, проектный подход, широко применяемый как в бизнесе, так и в госуправлении.

Но сейчас у проектного подхода есть принципиальная проблема. Обычно судьба  проектировщика (стартапера)  – незавидна. Обычно такой человек приходит на должность руководителя проекта. И по завершению проекта (созданию успешно работающего механизма) ему надо либо уходить в никуда, либо становиться руководителем подразделения (превращаясь в бюрократа).

Потому как даже масштабные бизнесы  обычно не в состоянии предложить достаточно большой пул новых проектов,  чтобы постоянно задействовать  своих проектировщиков.

А на проекты реорганизации существующей деятельности  сейчас идут с большим трудом (работает – и ладно).

Кстати, почти забытый ныне Тейлор как раз и рассматривал управление  как непрерывную реорганизацию. Напомним, кстати, что Форд был тейлористом. А ближайший ученик Тейлора Гант (известный своими диаграммами) вообще предлагал идеи,  очень близкие  к тому, что мы тут обсуждаем (консультанты-тейлористы  как новая элита). Но в эпоху постоянного роста они остались не услышанным обществом

И создание института социальных проектировщиков, гарантирующего своим членам доступ к потенциально неограниченному пулу проектов, потенциально  позволяет эту проблему решить.

Заметим, кстати,  что  институт  «номенклатуры»  в СССР в определенной степени был похож на то, что мы описываем. Но  номенклатура была не  институциализирована и слита с чиновничеством (т.е. хорошие проектировщики и стартаперы зачастую застревали в бюрократах), для нее не было самостоятельного «табеля о рангах» и была слабо выражена ответственность за провалы (человек, как правило, просто застревал на месте) – что сильно уменьшало потенциальную эффективность этого института.

Да и в сегодняшней реальности в России мы видим подобных людей –  возьмем хотя бы ненавидимого многими Чубайса, последовательно реализовывавшего (и достаточно эффективно)  ключевые для России  проекты – приватизацию, реформирование энергетики,  но сейчас, похоже, застрявшего в безнадежном РосНано.

Так что сама проектная и стартаперская деятельность в обществе сейчас есть. Люди,  которые ей занимаются   и имеют соответствующую систему ценностей и приоритетов – тоже есть. Кстати, к их числу относятся и многие успешные бизнесмены – особенно «серийные».

Но эти люди пока не осознают свою общность и общественную миссию – т.е. отсутствует «классовое самосознание».  И тут можно начинать с малого – типа как коммунизм и вообще нынешнее социальное государство начиналось  с маргинальных  кружков «союза  борьбы за освобождение рабочего класса».

Также в обществе отсутствует пока понимание  эффективности как «общей цели». И административные реформы, имеющие именно повышение эффективности своей целью, не только бюрократией, но и обществом пока воспринимаются с трудом. 

Но если такое осознание придет – мир начнет меняться.  Как это будет происходить  – пока трудно предсказать.

Понятно,  что в жесткой борьбе с государственной бюрократией, которая будет всячески препятствовать становлению подобной системы, и тащить мир в феодализм. Но хочется надеяться, что человечество найдет выход из текущего тупика – такой, как мы показали выше, или какой-то другой…

А пока главное, что нужно для этого делать – это исследовать и объяснять, как устроен мир, куда он идет, и какие выходы могут быть. Чем собственно, неокономика сейчас и занимается.

Источник