Новая теория Материалы О нас Услуги Партнеры Контакты Манифест
   
 
Материалы
 
ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ ПРОЧИЕ ТЕМЫ
Корея, Ближний Восток, Индия, ex-СССР, Африка, виды управленческой деятельности, бюрократия, фирма, административная реформа, налоги, фондовые рынки, Южная Америка, исламские финансы, социализм, Япония, облигации, бюджет, СССР, ЦБ РФ, финансовая система, политика, нефть, ЕЦБ, кредитование, экономическая теория, инновации, инвестиции, инфляция, долги, недвижимость, ФРС, бизнес в России, реальный сектор, деньги
 

Неокономика и общество будущего

16.05.2016

Текст: Андрей Акопянц

Неокономику часто упрекают в том, что она не дает рецептов выхода из кризиса и вообще – позитивного образа будущего.

На самом деле это видение есть. Но оно по крупицам разбросано в различных материалах и выступлениях Олега Григорьева, и отсутствует в виде связного изложения. Данная публикация призвана восполнить этот пробел.

Правда, статья  получилась очень большая,  апеллирует  к большому объему разнородного материала и по необходимости является тезисной.  Для лучшего понимания  настоятельно рекомендуется ознакомиться с

Образ будущего в неокономике (коммунизм по Григорьеву)

Из литературных описаний общества будущего Григорьеву (да и мне лично) ближе всего «Мир полудня» Стругацких. Если попытаться его кратко характеризовать – это динамично развивающееся общество творцов.

Причем  в данном определении важны обе части – и «динамичное развитие» и «общество творцов».

Последнее, конечно, не значит, что все в нем будут творцами – это невозможно.  Но именно творцы там должны быть образцом для подражания и элитой, принимающей решения.

А про развитие (что это такое и зачем оно нужно) – мы обсудим далее. 

В общем, если говорить коротко, то позитивный образ будущего в неокономике – это коммунизм.  Но не вульгарно понимаемый коммунизм «каждому по потребностям», а коммунизм по Григорьеву «от каждого по способностям, каждому по потребностям для продуктивного творчества».

Будут ли там все люди равны и счастливы? Конечно, нет. Кстати, в «Далекой Радуге» Стругацкие хорошо показали драму человека, у  которого не получилось стать творцом – и подобные драмы неизбежны. Но, тем не менее – это мир, в котором хотелось бы жить и работать.

Неизбежно ли его наступление?  Нет, конечно. Но именно сейчас в истории человеческой цивилизации наступает переломный момент – мы либо будем скатываться в неофеодализм (мир киберпанка), либо двигаться вперед, к «миру полудня».

Но не является ли это утопией? Какие имеются сейчас объективные предпосылки для движения в этом направлении, и как вообще это может выглядеть это общество будущего в каких-то существенных чертах – я попытаюсь описать в дальнейшем тексте.

О развитии

Что мы понимаем под развитием?

Надо понимать, что все блага – как материальные, так и нематериальные – создаются человеческим трудом. Т.е. общее количество благ, которым располагает общество, и уровень благополучия зависит от продуктивности труда его членов. И появление роботов в этом ничего не меняет – вместо того, чтобы работать на заводе, кто-то создает роботов, а кто-то организует продажу этой продукции, моделирует одежду и стрижет собачек для тех, кто создает роботов.

Конечно, эти блага могут распределяться по-разному, но если общее благосостояние растет, то достается всем, пускай и не совсем  равномерно.

Т.е. развитие в первую очередь – это повышение продуктивности рабочего времени членов общества (заметим, что под продуктивностью имеется в виду количество создаваемого востребованного обществом продукта, а не абы какого).

На развитие можно посмотреть и с другой стороны. Независимо от уровня развития, всегда существуют и будут  существовать редкие ресурсы (которых не хватает всем желающим). В этом смысле развитие – это превращение редких ресурсов в менее редкие (в пределе – в общедоступные), и появление  новых редких  ресурсов.

Развитие неразрывно связано с научно-техническим прогрессом – но только не так, как многие думают. Не НТП стимулирует развитие, а развитие создает условия, в которых востребован  НТП (и он в свою очередь, дает положительную обратную связь, ускоряя развитие).

Зачем нужно развитие?

Очень многие даже неглупые люди  задаются вопросом – «А нужно ли развитие, ведь реальные потребности человека не так велики, почему бы не остановиться на каком-то достигнутом приличном уровне благополучия и развитие остановить – во имя стабильности?»

Во-первых, непонятно – кто, как и когда сочтет достигнутый уровень «достаточным», чтобы останавливать развитие.

Предположим, мы считаем таковой уровень современного европейца или американца. Но в мире есть еще минимум 4.5 миллиарда человек, которые живут практически натуральным хозяйством, не включены в мировую экономику, и не только не имеют интернета, но зачастую и достаточного количества пищи.

Для того, чтобы вывести этих людей на «достаточный» уровень благосостояния, мировая экономическая система  должна  включить в себя большую часть этих людей (они должны будут не только больше потреблять, но и производить на более высоком уровне эффективности), т.е. увеличиться в разы. При этом, поскольку рост будет неравномерным (система всегда устроена как пирамида), неизбежно появятся еще более богатые люди и регионы, новые товары и технологии. Т.е. «выравнивать» можно будет бесконечно.

Да и кто сказал, что уровень жизни современного американца – это предел мечтаний? 

Вечное человеческое желание добраться до звезд – никто не отменял.

Во-вторых, надо понимать, что в стабильном обществе без развития творцам, да и просто энергичным людям будет просто нечего делать.

И они эту стабильность все время будут пытаться нарушить – не по злому умыслу, а просто потому, что не могут иначе.  Люди всегда будут «хотеть странного» – так они устроены. И этих людей придется репрессировать во имя стабильности.

В общем, признаются ли себе в этом адепты стабильности или  нет – их идеалом является муравейник. Да, муравьи крайне эффективны. Они достигли вершины своего развития 100 млн лет назад, и с тех пор сохраняются в неизменном виде – без всякого развития. И возможно даже, по-своему счастливы.

Но человек – не муравей. Ему свойственна, как это называют психологи,  высокая степень  неадаптивности поведения – т.е. того самого «хотения странного» (которое и привело нас из пещер в космос).  И в обществе, где это хотение репрессировано – значительная часть людей будет несчастна.  В литературе есть множество описаний такого общества. Но по большей части – в жанре антиутопии.

Природа нынешнего кризиса

О природе нынешнего кризиса было сказано очень много на страницах нашего сайта. Поэтому я повторюсь – очень коротко.

Кризис финансового сектора

Мы здесь говорим о финансовом секторе по Григорьеву – в широком смысле, т.е. обо всех институтах, мотивированных получением прибыли, для которых рабочим инструментом является денежный капитал. Т.е это не только и не столько банковский сектор, сколько торговля и промышленное производство. 

Последние 300 лет именно финансовый сектор  был основным двигателем развития человечества, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но деятельность финансового сектора мотивирована исключительно  прибылью. Т.е. откачкой денег из потребительского сектора экономики.

В эпоху, когда нынешний этап развития стартовал, деньгами было золото – ресурс ограниченного объема. И к 1870 году практически все золото мира было откачано западным финансовым сектором. И прибыль получать стало очень трудно. В мире наступила эпоха дефляционных кризисов, которая продолжается до сих пор. 

Открытие новых месторождений золота давало временную передышку. Затем продолжительный период роста был связан с отказом от золотого стандарта и утверждением доллара в качестве мировой валюты (Бреттон-Вудские и Ямайские соглашения).

Казалось бы, что снятие физических ограничений на объем денег должно было привести к устойчивому росту, тем более, что системе есть куда расти – в нее не включена большая часть населения Земли.

Но жизнь показала, что потенциал современной  финансовой системы  тоже ограничен – существующие механизмы  эмиссии  не способны стимулировать устойчивый рост (тем более, что существует потенциальный конфликт между функциями доллара как мировой валюты и как национальной валюты США).

Эмиссия доллара идет – в виде QE, в виде роста государственного долга США, но финансовый сектор разросся до таких размеров, что «съедает» новые эмиссии очень быстро, и они не успевают оказать существенного влияния на размеры и  продуктивность мировой экономики.  Мировой финансовой системе,  как наркоману, требуются все большие и большие объемы эмиссии даже просто для того,  чтобы оставаться на достигнутом уровне и не впадать в «ломку» – рецессию.

Могут ли быть как-то реорганизованы эти процессы для того, чтобы обеспечить устойчивый рост мировой экономической системы и включение в нее новых людей – пока непонятно. Поиск их идет. Но даже если и могут – то понятно, что у этих механизмов тоже есть предел (утрата веры в деньги как таковые).

Т.е. потенциал финансового сектора как института развития (и прибыли как его мотиватора) – принципиально ограничен.  И мы близки к этому пределу (если еще не достигли его).

Последствия остановки роста

И проблема состоит не только в том, что останавливается рост. Вся существующая мировая система – причем не только финансовая и экономическая, но и социальная – заточена под рост. Под рост созданы долги, все активы оценены в расчете на рост, рост заложен в логике действий не только финансового сектора, но и людей и власти. Современная пенсионная система (и шире – социальное обеспечение), наука,  потребительское кредитование (да и кредитование вообще) и  множество других институтов могут существовать только в условиях роста.  Да и люди привыкли, что они живут все лучше и лучше. И строят на этом свои жизненные стратегии.

И остановка роста в этой ситуации означает падение, причем очень быстрое. И влечет неизбежные социальные катаклизмы.

Что делает в такой ситуации государственная власть (озабоченная, как мы знаем, в первую очередь сохранением своей власти)? Естественно, пытается взять управление экономикой в свои руки, и вообще – изолироваться от мира (чтобы повысить управляемость). Собственность национализируется в явной или неявной форме, вводятся таможенные барьеры (вплоть до монополии внешней торговли), а населению объясняют, что во всем виноваты враги.

И таких примеров мы видим множество. Так же как видим, что в результате общая ситуация становится только хуже. А  чем она хуже – тем в большей степени власти пытаются взять ее под контроль, закручивая гайки внутри своих стран, и конфликтуя за ресурсы (которых становится все меньше) с другими странами – так как «если через границы не ходят товары, то через них ходят солдаты» (С).

При этом внутри национальных государств тоже образуются линии разлома – нарастает сепаратизм регионов. И мы видим этот процесс даже в одном из самых благополучных регионов – в Евросоюзе. Причем объективное уменьшение  объемов ресурсов, которыми располагают государства, дают этому сепаратизму шансы на успех.

Так же  надо иметь ввиду, что разрушение мировой экономической системы чревато утратой современного технологического  уровня – так как он может существовать только в условиях глобальной экономики.

В общем, если этот процесс возобладает – нас ждет возврат в неофеодализм с массой воюющих друг с другом княжеств и империй (хотя возможно на более высоком технологическом уровне, чем в средневековье). Правда, учитывая наличие огромного количества ядерного оружия в мире, все может быть и еще более печально.

Конструируем общество  будущего

Фундаментальные предположения

Говоря об обществе будущего, неокономика исходит из ряда фундаментальных предпосылок (которые обычно игнорируют адепты «вульгарного коммунизма»):

1. Глубинная природа человека неизменна и определяется его особенностями как биологического вида (стадного существа). В силу этого у человека присутствует иерархический инстинкт (инстинкт доминирования).  И именно он  определяет его социальную сущность, и мотивирует человека к социальной активности – наряду с инстинктом самосохранения (см. Homo neoconomics).

2. Люди принципиально не равны – они отличаются своими способностями и энергетикой (силой развития инстинкта доминирования). И своими потребностями тоже отличаются. И различия эти сохранятся всегда.

3. Ресурсы общества всегда ограниченны. И какого бы уровня не достиг прогресс, всегда будут редкие (ценные) ресурсы, которых всем желающим не хватает. Причем это относится не только к материальным ресурсам. Скажем, количество «человеческого внимания» – тоже ограничено.

Из этих посылов следует два  важных вывода:

1. В обществе всегда будут иерархии, и верхушки этих иерархий (элиты)  будут иметь преимущественный доступ к распределению (но не обязательно к потреблению) редких ресурсов.  Но иерархии эти могут быть устроены на разных принципах.

2. Реальная социальная справедливость – это равенство начальных возможностей + максимально открытые социальные лифты (возможность  социального роста для способных и энергичных).  Всем поровну всего – это невозможно (в силу наличия редких неделимых ресурсов),  несправедливо (вклад разных людей  может сильно различаться) и непродуктивно (поощряет социальный паразитизм).

Заметим, что мы тут ничего не говорим о таких базовых для современного общества институтах, как частная собственность на средства производства  и финансовый капитал. Эти институты не вечны – их не было на ранних этапах развития цивилизации и, скорее всего, не  будет в «мире полудня».

А вот деньги, скорее всего, останутся – по крайней мере, потребительские. Потому как это крайне удобный инструмент для обеспечения разнообразия индивидуального потребления  в условиях наличия редких ресурсов.

Ограниченность развития на базе разделения труда

У существующей сегодня модели развития есть еще одна фундаментальная проблема.

Напомним, что она строится на базе  разделения труда (РТ) – т.е. упрощения выполняемых работниками трудовых операций. Но тут есть предел – дробление выполняемых человеком операций ниже какого то уровня уже не дает повышения продуктивности (дальше их есть смысл только автоматизировать).   

Но пока этот предел не достигнут, то наряду с ростом количества профессий рост РТ приводит к упрощению этих профессий, а так же к опережающему росту количества людей без профессий – разнорабочих и «кнопконажимальщиков». 

Причем этим людям практически не нужно образование (что ведет к деградации системы образования), а значит – и закрыты социальные лифты.

При этом не стоит считать, что  подобное общество может быть эффективно. Оно не в состоянии использовать потенциал значительной части своих членов, и делает их  заведомо несчастными – вынуждая их значительную часть времени заниматься неинтересным и не дающим никаких перспектив делом.

Это – то самое марксово «отчуждение» человека от результатов своего труда. Причем гораздо более жесткое, чем во времена Маркса – потому что тогда от фабричного рабочего требовался гораздо более сложный труд, чем сейчас (и пролетариат по уровню своего развития действительно был передовым классом).

Т.е. разделение труда в пределе ведет к разделению людей на многочисленных деградирующих «морлоев» – пролетариат, и немногочисленных «элоков» – организаторов производства, инженеров и ученых. 

А замыкание страты «профессионалов» в себе автоматически будет вести к ее вырождению и остановке дальнейшего развития.  В общем, ведет к тому самому «муравейнику», которым я пугал читателя в начале, обосновывая необходимость развития. 

И зачатки этого процесса мы хорошо видим в нынешней реальности.

Где же выход? Выход – в повышении роли сложного и разнообразного труда.

И это, в общем, уже осознается. Скажем система Тойоты («бережливое производство»), показывающая очень высокую эффективность, требует  существенно более грамотных и разносторонних  рабочих, чем традиционный конвеер.

Но организация эффективных процессов на базе сложного труда и людей-многостаночников – это  гораздо более сложная задача, чем построение  процессов на базе человеко-роботов (хотя и позволяет достигать существенно лучших результатов).

Такой подход должен включать в себя систему профессионального отбора, образования  и мотивации работников, и грамотного проектирования производственных процессов.

Институты развития в истории цивилизации

Выше мы констатировали, что неокономика рассматривает человека как существо иерархическое, основным мотиватором которого (наравне с голодом, а часто и сильнее чем голод)  является стремление к достижению социального статуса.

Но в человеческом обществе (в отличие от стада) существует не одна иерархия (иерархия власти), но и множестве других. 

Т.е. можно  посмотреть на историю цивилизации как на историю становления  институтов дополнительных иерархий, позволяющих индивидам разными способами проявлять свой инстинкт доминирования.

И чем цивилизация более развита – тем больше в ней таких институтов. В современном обществе выдающиеся бизнесмены, ученые, спортсмены, звезды шоу-бизнеса и др. зачастую имеют более высокий статус, чем представители власти.

А для индивидов с несильно выраженным инстинктом доминирования имеются всякие отдушины типа статусного потребления и  популярности в соцсетях. Думаю, любой непредвзятый наблюдатель легко может заметить, что большая часть обсуждений на нашем Worldcrisis.ru – это тоже мерянье виртуальными статусами :)

Заметим, кстати, что сама власть не особо заинтересована в подобных институтах – потому что чем их больше и чем они сильнее, тем труднее власти реализовывать свои властные амбиции непосредственно – ей приходится учитывать интересы параллельных иерархий.

Но особую роль в развитии цивилизации имеют институты, способствующие развитию (в описанном выше смысле). Таких институтов существует два с половиной.

Это  власть, бизнес (финансовый сектор) и наука. Последняя, впрочем, самостоятельной силой не является, поскольку заказчиком для нее всегда являлись первые два.

Впрочем, развитие являлось всегда побочным результатом деятельности как власти, так и финансового сектора.

Власть всегда стремится к укреплению и расширению своей власти. И для этого она может, как строить города и дороги, так и гробить экономику войнами, непосильными поборами и торговыми ограничениями.

Финансовый сектор всегда стремится к получению прибыли – здесь и сейчас. И для этого может, как развивать дальнюю торговлю и логистику, внедрять передовые технологии и методы организации труда, так и подсаживать на наркотики и выжимать досуха целые страны и регионы, а потом уходить – когда они перестают приносить прибыль.

Тем не менее, последние 300 лет именно финансовый сектор был основным двигателем развития, повышая эффективность за счет разделения труда и сопутствующего научно-технического прогресса.

Но сейчас финансовый сектор утратил свой потенциал  как институт развития, и становится тормозом.  Так же мы выше показали ограниченность модели разделения труда как механизма развития.

Вывод –  нужен новый институт развития, причем основанный не на разделении труда, а на его усложнении, и предполагающий иную мотивацию людей, составляющих этот институт (не власть, и не  прибыль).

Эффективность управления  как потенциал развития

Вспомним, что мы говорили о развитии как о повышении эффективности труда.

Но эффективность работника  зависит  не только и не столько от его личных способностей, сколько от того, в какую систему (рутину) он встроен. Причем это относится не только к «простым» профессиям, но и сложным (творческим).

Даже самый талантливый писатель может остаться неизвестным, если нет издательского дела с его технологиями. Гениальный режиссер может снять пять фильмов за всю жизнь, а может – 25, если работает на «фабрике» типа Голливуда. Самый лучший архитектор не сможет построить инновационный дом, если нет девелоперской и строительной индустрии соответствующего уровня.

Но сейчас мы наблюдаем крайне неэффективное  управление и расходование ресурсов – как на уровне фирм, так и на уровне  государства (и особенно на уровне государства).

Громадные бюджеты и человеческие ресурсы тратятся непонятно на что, не давая не только прироста эффективности общественных систем, но и наоборот – приводят к ее падению (размножению чиновников, которые в хорошем случае не приносят никакой пользы, в плохом – вредят).  С самыми благими пожеланиями принимаются некачественные законы, приводящие к существенному  росту общественных издержек при отсутствии какой-либо пользы.

Т.е. потенциал повышения эффективности  за счет грамотного конструирования общественных систем – огромен.  Но систематически никто этим не занимается – нет  институтов, которые могли бы это делать практически и достаточно гарантированно. И нет интересантов – власти это обычно не интересно, а бизнесу – иногда интересно, но не к кому обратиться.

Вы можете спросить:  «Повышение эффективности почти всегда приводит к уменьшению количества работающих. Что делать с освобождающимися людьми?»

Да, такая проблема есть. Но для нее в каждом конкретном случае тоже могут быть выработаны эффективные решения  –  об этом  просто надо думать, планируя изменения.  И понимать эффективность широко – с учетом социальных последствий принимаемых решений.  Но, ни в коем случае не надо смешивать  благотворительность  и производственный процесс – лучше уж часть сэкономленных средств направить на временную поддержку, переобучение и подъемные для переезда оказавшимся без работы – обычно это выходит дешевле для общества.

Понятно, что такой подход может использоваться в полной мере только при приоритете общественных интересов над узкими частными (прибылью владельцев предприятий). Но стремление к прибыли как механизм роста эффективности и так обречен – я об этом писал выше.

Соответственно, возникает вопрос:  кто, зачем и каким образом будет обеспечивать этот самый рост эффективности – если власть на это не способна в принципе, а финансовый сектор исчерпал свой потенциал?

“Жрецы эффективности” как новый институт развития

Выход мы видим в возникновении нового института развития – массового институциализированного сообщества людей, профессионально занимающихся конструированием и внедрением эффективных общественных систем. И именно этот институт должен принять на себя значительную часть функций власти.

Но сознательное  конструирование эффективных общественных систем – это сложный творческий труд, который не может быть эффективно разделен. Т.е. это соответствует тому, что мы писали выше о преодолении разделения труда.  И этих людей в полной мере можно называть творцами.

А что  может мотивировать творца? Главный стимул для него – это расширение возможностей для творчества. Но социальное творчество (в отличие от литературного, скажем) требует для своей реализации значительных общественных ресурсов. И абы кому эти ресурсы предоставлять нельзя.

А как узнать – кому можно? Существует единственный способ – смотреть на предыдущие результаты деятельности.  А кто может оценивать успешность или не успешность? Только профессиональное сообщество. И оно же может рекомендовать  исполнителей на возникающие проекты – исходя из их предыдущего опыта и успешности, реализуя тем самым социальные лифты.

Таким образом, выстраивается естественная иерархия «творцов» – по масштабам успешно реализованных ими проектов. И эта иерархия вполне может быть институциализирована в некий «орден жрецов эффективности», или социальных проектировщиков, как их называет Григорьев.

Иерархия эта, конечно, будет не прямая (не на принципах подчиненности). Могут существовать какие-то  метрики для обозначения уровня (скажем,  «Индекс социальной ответственности», как у Стругацких в «Мире полудня»), или ранга госслужащего, как сейчас в России, но фантазировать об этом сейчас смысла нет. 

Существуют ли сейчас аналоги таких структур? Да, конечно. Например – профессиональное сообщество архитекторов, функционирующее по похожим принципам (успешно реализовал проект – есть шансы на получение более крупного проекта), хотя и не имеющее  формальной структуры и явного механизма социальных лифтов.

И именно социальные проектировщики должны стать элитой будущего. Причем не просто еще одной  элитной  иерархией, вторичной по отношению к власти (как сейчас финансовый сектор), а  существенной компонентой самой власти.

Т.е. власть должна быть устроена таким образом, чтобы принятие и реализация властных решений  происходили под плотным контролем социальных проектировщиков.

И эта их роль относительно власти  в некотором смысле похожа на роль сообщества жрецов в древних обществах – без которых властью не принимались  никакие существенные решения.

О меритократии

Описанный  выше  принцип формирования элит  хорошо известен в истории и носит название «меритократия».  И известны страны и исторические периоды, когда такой принцип действительно работал.

Многие неправильно понимают меритократию как принцип отбора во власть людей, обладающих некими квази-объективными достоинствами – IQ, умением писать сочинения в стихах (как в древнем Китае) и др.

На самом деле меритократия – это принцип формирования элит по заслугам перед обществом.  Причем по заслугам в той области (областях), которые общество видит как приоритетное – общем деле. 

Поэтому в разные периоды  и в разных обществах базис для меритократии был разным. 

Скажем, в растущей империи общее дело – это расширение империи (завоевание окрестностей).  И пока империя растет, в элиту попадают успешные полководцы. И хорошо работают социальные лифты – известны примеры, когда императорами становились простые солдаты.

В современном Израиле, скажем, для которого главной проблемой было выживание во враждебном окружении, элита сформирована из бывших спецназовцев и спецслужбистов.

В СССР в период 30-60, главной задачей которого  было догоняющее развитие, в элиты попадали те, кто наиболее успешно решал народно-хозяйственные задачи.

Но когда общество упирается в своем развитии в какие-то объективные границы, то меритократия обычно умирает – социальные лифты останавливаются. А те, кто попал в элиту, начинают заботиться в основном о том, чтобы в элите удержаться (ну и как-то навариться на этом). Меритократия замещается бюрократией, забота об «общем деле» – аппаратными играми

Но поскольку повышение общественной эффективности – процесс потенциально бесконечный (люди всегда чем-то недовольны и хотят большего),  то меритократия на базе повышения эффективности вроде как может функционировать достаточно долго.

О структуре власти,  бюрократии и проектировщиках

«Но как этот самый институт социальных проектировщиков может функционировать» – спросите вы. «Как он может быть вписан в структуру общества, и в чем его отличие от современной бюрократии?»

Рассмотрим – как  устроена современная демократическая политическая система.  В ней можно выделить три основных элемента – народ, бюрократию и выборных публичных политиков.  

Политики идут на выборы с какими-то программами (или, во всяком случае, приоритетами). Народ выбирает тех или иных политиков, глядя на их приоритеты и на их успешность в прошлом.

И далее политики выступают в качестве заказчиков для бюрократии (исполнительного аппарата госвласти) – поручая ей реализацию своих предвыборных обещаний. Что принимает форму законов, каких-то проектов и др. При этом бюрократия продолжает и «тянуть воз» текущей деятельности.

Заметим, что бюрократию  никто не выбирает. Она формируется в своей логике, и только слегка ротируется при смене политиков. И имеет свои представления о том – как и что должно быть. При этом главный (институциональный) интерес любого бюрократа – это сохранение и расширение своих полномочий (т.е. размера и бюджета своего аппарата).

Т.е. получив некий заказа от политиков, бюрократия может либо его делать, либо – саботировать. А делать она будет, если это соответствует ее интересам, описанным выше.  Причем даже замена верхушки бюрократии (часто происходящая при смене политиков) мало влияет на эту ситуацию – так как основной аппарат остается.  

Т.е. реальной властью в современном государстве является именно  бюрократия.

По идее, бюрократы – это те, кто действуют по инструкциям. Но парадокс заключается в том, что  инструкции они пишут себе сами. И обычно таким образом, что в лучшем случае инструкции оставляют широкий простор для произвольных действий, а в худшем – просто бессмысленны. 

Т.е. госуправление практически полностью основано на том, что Григорьев называет аврально-опытной деятельностью (АОД).  И именно в этом – природа власти бюрократии, поскольку АОД порождает иерархические структуры управления,  подчиняющиеся принципу Питера и законам Паркинсона.

Как должна измениться эта ситуация с появлением института социальных проектировщиков?

Картинка получается следующая.

Политик выдает заказ проектировщикам – как проект.  Заметим, что проектом вполне может быть и реформирование (и даже прекращение) деятельности, признанной обществом неэффективной.

Сообщество проектировщиков назначает ответственных за проект – сообразуясь с его масштабами и характером.  Создается рабочая группа, которая  вырабатывает целевые критерии (с точки зрения общественной эффективности), оценивает реализуемость и бюджет проекта, и его совместимость с другими идущими проектами.

Если проект признается разумным, то прорабатывается план его реализации – какие законы надо принять, каким ведомствам чего поручить, и/или какие ведомства надо создать,  а какие-то может и ликвидировать, какие инструкции и бюджеты надлежит выделить ответственным ведомствам, какие должны быть этапы контроля исполнения проекта.

И только  после этого проект запускается – под контролем ответственных проектировщиков, наблюдающих за ходом реализации, получающим сигналы о проблемах, и реагирующих на них изменением инструкций,  бюджетов и планов для ведомств.  Результатом проекта должен стать функционирующий механизм, решающий поставленную задачу, и как можно меньше  нуждающийся во вмешательстве в него.

По прошествию времени другими проектировщиками оценивается успешность проекта.

Если проект реализован успешно – то ведущие его получают  плюсы к своей «карме» и потенциальное право на реализацию  более масштабных проектов. Если неуспешно – то минус в карму и уменьшение масштабов проектов, на которые они могут претендовать.

Бюрократия при этом не исчезает, но ей возвращается исконная функция – работа по инструкциям,  спущенным свыше – с минимальным простором для самодеятельности.

«А не превратятся ли при этом  проектировщики в ту самую бюрократию» – спросите вы? Нет, не превратятся, поскольку у них принципиально другая мотивация.

У бюрократа мотивация – остаться на месте и наращивать свой аппарат (так как его статус зависит от должности – количества подчиненных и бюджета). У проектировщика – успешно сделать и уйти, так как его статус – это количество и масштаб успешно деланных проектов (да и сам процесс деланья новых проектов - на одном и том же месте ему становится скучно).. 

Мечты и реальность. Что делать? 

Новое общество может вырасти только внутри старого. Это – аксиома. Попытаемся посмотреть – какие зачатки того, что мы описали можно обнаружить в сегодняшнем мире.

В первую очередь это конечно, проектный подход, широко применяемый как в бизнесе, так и в госуправлении.

Но сейчас у проектного подхода есть принципиальная проблема. Обычно судьба  проектировщика (стартапера)  – незавидна. Обычно такой человек приходит на должность руководителя проекта. И по завершению проекта (созданию успешно работающего механизма) ему надо либо уходить в никуда, либо становиться руководителем подразделения (превращаясь в бюрократа).

Потому как даже масштабные бизнесы  обычно не в состоянии предложить достаточно большой пул новых проектов,  чтобы постоянно задействовать  своих проектировщиков.

А на проекты реорганизации существующей деятельности  сейчас идут с большим трудом (работает – и ладно).

Кстати, почти забытый ныне Тейлор как раз и рассматривал управление  как непрерывную реорганизацию. Напомним, кстати, что Форд был тейлористом. А ближайший ученик Тейлора Гант (известный своими диаграммами) вообще предлагал идеи,  очень близкие  к тому, что мы тут обсуждаем (консультанты-тейлористы  как новая элита). Но в эпоху постоянного роста они остались не услышанным обществом

И создание института социальных проектировщиков, гарантирующего своим членам доступ к потенциально неограниченному пулу проектов, потенциально  позволяет эту проблему решить.

Заметим, кстати,  что  институт  «номенклатуры»  в СССР в определенной степени был похож на то, что мы описываем. Но  номенклатура была не  институциализирована и слита с чиновничеством (т.е. хорошие проектировщики и стартаперы зачастую застревали в бюрократах), для нее не было самостоятельного «табеля о рангах» и была слабо выражена ответственность за провалы (человек, как правило, просто застревал на месте) – что сильно уменьшало потенциальную эффективность этого института.

Да и в сегодняшней реальности в России мы видим подобных людей –  возьмем хотя бы ненавидимого многими Чубайса, последовательно реализовывавшего (и достаточно эффективно)  ключевые для России  проекты – приватизацию, реформирование энергетики,  но сейчас, похоже, застрявшего в безнадежном РосНано.

Так что сама проектная и стартаперская деятельность в обществе сейчас есть. Люди,  которые ей занимаются   и имеют соответствующую систему ценностей и приоритетов – тоже есть. Кстати, к их числу относятся и многие успешные бизнесмены – особенно «серийные».

Но эти люди пока не осознают свою общность и общественную миссию – т.е. отсутствует «классовое самосознание».  И тут можно начинать с малого – типа как коммунизм и вообще нынешнее социальное государство начиналось  с маргинальных  кружков «союза  борьбы за освобождение рабочего класса».

Также в обществе отсутствует пока понимание  эффективности как «общей цели». И административные реформы, имеющие именно повышение эффективности своей целью, не только бюрократией, но и обществом пока воспринимаются с трудом. 

Но если такое осознание придет – мир начнет меняться.  Как это будет происходить  – пока трудно предсказать.

Понятно,  что в жесткой борьбе с государственной бюрократией, которая будет всячески препятствовать становлению подобной системы, и тащить мир в феодализм. Но хочется надеяться, что человечество найдет выход из текущего тупика – такой, как мы показали выше, или какой-то другой…

А пока главное, что нужно для этого делать – это исследовать и объяснять, как устроен мир, куда он идет, и какие выходы могут быть. Чем собственно, неокономика сейчас и занимается.

Источник

 
© 2011-2024 Neoconomica Все права защищены