Вопрос о подходах к науке в неокономике в аспекте понятия модели

Текст: Дмитрий Алексеев

Возникшие соображения касаются одной общенаучной темы, которой я некоторое время достаточно плотно занимался во время учебы в университете, которой посвятил дипломную работу и которая теперь, спустя много лет, оказалась способной, судя по всему, найти в виде неокономики весьма продуктивную область приложений, продемонстрировав прорывной характер исследовательской программы группы Григорьева не только для области экономческих знаний, но и принципиальное значение этой программы для формирования альтернатив до сих пор господствующим в общенаучном дискурсе парадигмам, составляющим, как выясняется, метанаучную основу критикуемых Григорьевым экономических концепций. А поскольку, ни много, ни мало, сама модель научно-технического прогресса представляет собой краеугольный объект его критики, рефлексия собственных методологических основ неокономики представляет собой важную задачу в рамках данной исследовательской программы. Разумеется, понятие модели, в том числе практического моделирования, является отдельным предметом рассмотрения в истории науки, и здесь я коснусь лишь того, что, на мой взгляд, имеет непосредственное отношение к неокономике.

Тема моего диплома, в котором я в 1999 году худо-бедно пытался связать в единое целое некие смутные прозрения, носила название «Диалоговая модель в методологии науки», и была связана с попыткой абстрактного пересмотра понятия модели, как одного из ключевых понятий европейской рациональности, относительно потенциальных возможностей и принципов логического моделирования ситуации диалога. Между этим, уже достаточно далеким, временем, когда был написан диплом, и недавним ознакомлением с неокономикой был еще один случай, когда мне довелось затронуть тему моделирования диалога: по предложению большого специалиста по нейроинформатике, доктора А.А.Харламова, беседы с которым и прикладные решения которого были весьма вдохновительны, я выступил с докладом на молодежной международной конференции «Информационные системы и технологии», состоявшейся 05-06.09.2012 в конгресс-центре Московского технического университета связи и информатики.

Доклад назывался «Методологические требования для разработки машинных систем, работающих в логике диалога», и находился в канве одного исследовательского проекта д-ра А.Харламова, связанного с разработкой алгоритмов пространственной ориентации интеллектуального робота. В этих коротких тезисах представлена гипотеза о необходимости сдвига в понимании той структуры логической модели, как она задается сегодня в классических семантических формализмах основания математики. Однако какое отношение частное копание студента-старшекурсника в истории науки по поводу особенностей происхождения общенаучной идеи модели, а также его предположения о возможностях логико-семантического структурирования диалога-коммуникаций-перформативов, имеют к неокономике? Постараюсь последовательно обозначить его.

В первую очередь, если О.Григорьев – экономический кибернетик, ведущий разговор об экономическом и государственном управлении, то и разговор о приложимости логики к неокономике уже не только возможен, но и, в некотором смысле, необходим. Кроме того, одним из ключевых моментов неокономики является утверждение о кризисе экономической модели научно-технического прогресса (НТП), начало которой для неокономики совпадает с мнением большинства профессиональных историков, и относится к «длинному XVI веку» и Новому Времени. В рамках этого рассмотрения неокономикой признается, что наука Нового Времени, породившая НТП, возникла частично на отрицании, частично – на творческом развитии задач предшествующего ей формата науки – схоластической учености, в наибольшей степени развивавшей метафизику и необходимый для нее понятийный аппарат универсалий, а также завязанную преимущественно на Аристотеля логику как строгий общенаучный инструмент рационального постижения. С другой стороны, неокономикой рассматривается прикладная механика как еще один фактор научно-технического прогресса, поначалу занимавший «техническую позицию», а впоследствии прочно укоренившийся и в «научной», и  в «технической», компонентах. Однако в текущем рассуждении об отношении неокономики к НТП он рассматриваться не будет.

Из «схоластического» аспекта науки следует признание того факта, что собственно экономика, в своей изначальной, политэкономической, версии, начавшая появляться спустя многие десятилетия после «длинного XVI века» в лице физиократов и оглядываться на самое хозяйствование человека, в этот период возникшее, как на отдельный предмет, неизменно, в числе прочих наук и дисциплин Нового Времени, в процессе своего развития должна была впитать в себя те самые парадигмальные различия и критерии научности, что сопутствовали этому переходу от одного формата науки к другому, многие из которых сохранились вплоть до начала XXI века. Одним из таких различий стало представление о модели, идущее своими корнями к идеям Декарта, Виета и ряда других авторов. Обобщая сказанное, можно видеть два взгляда неокономики на науку и научность:

1. наука как объект рассмотрения неокономики, в смысле известной ей экономической модели научно-технического прогресса (НТП);

2. научно-методологические основания самой неокономики, включающие в себя, прежде всего, язык, понятийный аппарат, который, помимо собственно экономического дискурса, в свою очередь включает в себя неким образом и кибернетический, и теоретико-системный, и логический дискурсы, и в рамках последнего рассматривает научное понятие о модели вообще.

Если первый аспект рассмотрения науки неокономикой преимущественно исторический, касается определенного типа научного мышления и связывает между собой политическую историю, историю экономических учений, историю науки и историю идей, то второе относится к прояснению онтологических и эпистемических нарративов, стоящих за нарративами самих экономических теорий.

Приведу пример отношения этих нарративов между собой. Так, хаос и порядок есть системные факторы-антиподы, но в смысле логики вопрос всегда ставится о порядке, тогда как первый, бросающийся в глаза, логический эквивалент хаоса – противоречие, или абсурд, выражаемый в классической логике формулой p&¬p (иным проявлением хаотического начала в логике мне и ранее, и сейчас, представляются некоторые аспекты логической структуры вопроса, на чем я пока останавливаться не буду). Внешние деньги в неокономике (5 лекция) – фактор хаотизации замкнутого воспроизводственного контура, причем замкнутость его также может быть рассмотрена как теоретико-системное понятие, антиподом которого вроде бы является понятие системной открытости; однако, судя по тому, о чем идет речь в базовом курсе «шанинских» лекций, понятию замкнутости воспроизводственного контура скорее соответствует биокибернетическое понятие гомеостатичности. Между тем, если использовать логическую (вернее, логико-дискурсивную) интерпретацию неокономики, то, исходя из данного в ее рамках определения воспроизводственного контура, получается, что внешние деньги хаотизируют последний, способствуя нарушению принципа его полноты, то есть создавая в его системе противоречия привнесением внешнесистемных, инородных, компонентов другого воспроизводственного контура, с более высокой дифференциацией труда и более сложным системным устройством, первым условием чему является вовлеченность в этот, второй, контур большего числа участников.

В связи с понятием модели НТП нужно упомянуть трактат по социологии знания Бергера и Лукмана «Социальное конструирование реальности» (М, 1995), который мне в период подготовки диплома как раз рекомендовали в качестве одной из первых книг, когда узнали о том, что я рассматриваю коммуникативные ситуации в аспекте фундаментального понятия логической модели. Исходя из феноменологиеских корней, они справедливо рассматривают институты, легитимацию и символические универсумы в качестве ключевых различий при определении социального пространства. Вместе с тем, сразу же следует провести сопоставление используемого здесь метанаучного, «математизированного», понятия логического универсума, и введенного эими авторами представления о символическом универсуме в тезисе 156 своего трактата: «Четвертый уровень легитимации составляют символические универсумы. Это системы теоретической традиции, впитавшей различные области значений и включающей институциональный порядок во всей его символической целостности69. Термин «символический» используется здесь в том значении, о котором говорилось выше. Повторим еще раз, что символические процессы – это процессы сигнификации (обозначения), имеющие отношение к реальностям, отличным от реальностей повседневной жизни». И, собственно, текст ссылки 69, в которой проводится ассоциация с аналогичными понятиями других авторов: «наше понятие "символического универсума" очень близко религии Дюркгейма. Для нашей аргументации в данном пункте имели значение также анализ конечных областей значения Шюца и сартровское понятие тотализации». Разумеется, используемое ими понятие такого универсума соответствет используемому здесь понятию модели, но, скорее, в том первом значении, в каком выше упоминалось понятие модели НТП и ее кризиса как объекта неокономики. Тогда, действительно, эта модель вполне может быть (и даже должна быть) истолкована в терминах символического универсума Бергера и Лукмана – прежде всего, потому, что именно институционализированная легитимность НТП, пребывающего в «космологической и антропологической системе отсчета» (там же) новоевропейской научности является фактором, препятствующим пониманию многими представителями академического сообщества связанных с ним рисков и поиску альтернативных моделей. В этом же смысле понятийные различия Бергера и Лукмана имеют существенное значение для прояснения вопросов и проблем современной социологии науки – в частности, относящихся к разного рода фрустрациям в научной деятельности. Также вполне справедливо авторы рассуждают про «организмические» аспекты диалектики природы и общества, когда в сноске 44 отмечают, что «обсуждаемая здесь диалектика между природой и обществом никоим образом не равнозначна диалектике природы в том виде, как она была развита Энгельсом и позднейшим марксизмом. Первая подчеркивает специфически человеческий характер отношения человека к собственному телу. Вторая, напротив, проецирует специфически человеческие феномены на нечеловеческую природу, а затем стремится дегуманизировать человека, глядя на него лишь как на объект естественных сил или законов природы».

Вкратце резюмируя приведенную выше пространную преамбулу, следует сказать, что, по факту ознакомления с полным циклом «шанинских» лекций складывается впечатление, что ортодоксальное, или классическое, представление об экономике, или экономической модели, критикуемое Григорьевым, теснейшим образом связано с классическим представлением о научной модели вообще, если не основано на нем (что соотносится со вторым пунктом понятия о науке в смысле неокономики, см. выше). Что имеется в виду?

Используемое в аппарате современной символической логики выражение M=<U,I> означает, что заданная в кортежных скобках структура модели M предполагает наличие лишь одного универсума предметов, на котором задана лишь одна функция интерпретации этих предметов, ставящая одним из них в соответствие другие. Оперируя исключительно на уровне понятия модельной структуры, можно предположить, что в таком, классическом, представлении о ней может быть весьма удачно истолковано понятие отдельно взятого воспроизводственного контура, а баланс, или равновесие, истолковано в нем в представлении о непротиворечивости и полноте самой логической модели этого контура. Если следовать далее этому предположению, то получаем, что взаимодействие двух воспроизводственных контуров есть отношение моделей M₁=<U₁,I₁> и M₂=<U₂,I₂>, а отношения в наборе воспроизводственных контуров внутри одной национальной экономики выразимо как отношения в наборе моделей Г_m. К чему все эти символические упражнения?

Дело в том, что, когда происходит смешение контуров вследствие взаимодействия посредством внешних денег, то возникает неясность насчет того, какой вид должна иметь сама логическая структура. Первре, возникающее здесь желание – начать изображать семантических монстров вроде такого: M₁₊₂=<U₁,I₁,U₂,I₂>; такого: M₁₊₂=<U₁,U₂,I₁,I₂>; такого: M₁₊₂=<U₁,U₂,I₁>; такого: M₁₊₂=<U₁₊₂,I₁,I₂>; или вот такого: M₁₊₂=<U₁₊₂,I₁>. Разумеется, они могут являться наглядной символической записью состояний денежного взаимодействия воспроизводственных контуров, а будучи взятыми в представленной последовательности – возможно даже, процесса такого взаимодействия. Но как строить саму модель с такими структурами, будет ли она вообще что-либо содержательное из себя представлять? Подобные монстры получились у меня в 1999 году при работе над дипломом, когда я пытался через структуру логической модели выразить конфликт интерпретаций и прочие коммуникативные ситуации.

Разумеется, все эти изыски тогда вызвали возражения со стороны представителей науки логики, с которыми я консультировался на сей счет. Но, как бы там ни было, стоит признать, что тот же конфликт интерпретаций может быть выражен структурой <U,I₁,I₂>, а смешение воспроизводственных контуров, если верно предположение о возможности логической интерпретации одного контура через классическую структуру <U,I> (для чего я не вижу никаких препятствий) – записью вроде <U₁,U₂,I> (сами скобки «< >» здесь могут толковаться как кортеж устанавливающегося единого социального порядка в ойкумене, а U₁ и U₂ – как, например, не сочетаемые предметно-технологические множества различных контуров, рассчитанные на различные системы разделения труда). Появление семантических монстров стало возможным благодаря основному тезису моего диплома, заключавшемуся в том, что едва ли не вся, идущая со времен Аристотеля, традиция науки логики была традицией логики монолога, но никак не диалога, причем едва ли не вплоть до самого Остина с его «речевыми актами» (строгая и вменяемая калькуляция которых до сих пор не была построена). И что даже диалоги Платона представляют собой весьма редуцированную структуру вопросно-ответных отношений. В рамках моего прояснения вопроса красноречиво звучали слова Дж.Р.Коллингвуда, доказывавшего, что современная ему академическая логика была логикой ответов, но не логикой вопросов, то есть монологикой. Разумеется, в данном случае не рассматривается т.н. диалектическая логика: историческое снятие противоречия в синтезе, безусловно, есть важное общесистемное мировоззренческое открытие, но неясны ни калькуляции с этой логикой, ни воспроизведение ее в машинном виде для автоматизации моделирования диалога, ни то, как использовать эту логику для формализации коммуникативных ситуаций - к примеру, тех же конфликтов интерпретаций и прочих коммуникативных неудач. Прошедшая сквозь схоластику логика хоть и была логикой Аристотеля (точнее, имени Аристотеля), выступала она, в первую очередь, выражением и представлением Бога-Логоса, который моничен и един, правилен и корректен - всегда и повсюду.

С моим первым тезисом был связан второй – о том, что логическая модель в ее классической структуре <U,I>, задающая парадигму логической (математической, далее – везде в науке) семантики, также является моделью «монологичной», но никак не «диалогичной». И что все, проистекающие отсюда и принятые в общенаучной практике, традиции моделирования строятся на преимущественной презумпции изолированности моделируемого предмета. И что в этом как раз и заключается некая принципиальная трудность, связанная с методологией создания моделей сложных и динамических предметов. А вот сам диалог, как обнаружилось, имеет дело с межобъектностью и межпредметностью, которым как бы свойственна не предзаданность, спонтанность, и уже на уровне попытки построения его логической структуры есть нечто такое, что взламывает самое логичность. Дальше разбираться с этой темой я не мог: срок сдачи диплома подходил к концу, да и текущие заботы не позволяли всерьез уделять время этой теме. Спустя много лет предметное содержание неокономики снова вызвало ее к жизни.

Именно монологический и монистический характер восприятия экономическими ортодоксами национальной экономики, и постулирование уни-версализма процессов хозяйственного развития для всех стран безотносительно к условиям существования каждой из них, а также абсолютизация некоторых понятий (обмен, изобретения, инновации и т.д.) без должного прояснения оных, осуществляемая подобно схоластам-реалистам, провозглашавшим существование универсалий «до вещей», и являются объектом критики со стороны Григорьева.

Однако взламывают самое логичность отнюдь не монструозные модельные структуры (сами модели по ним я даже не пытался строить), а нечто другое, относящееся к более фундаментальным вещам в логике - к понятиям непротиворечивости и полноты. Со времен схоластов reductio ad absurdum используется как метод доказательства, ведущий до границ логичности, но сами эти границы не переходящий, ибо за этими границами считалось расположенным пространство Infernum (интересное, скорее, экзорцистам, нежели собственно логикам), а потому до сих пор являвшееся terra incognita для самой рациональности. Тем не менее, неокономика, связанная с общим представлением о системах и вопросами управлением ими, свидетельствует о наличии вполне себе закономерных процессов, протекающих в этом пространстве.

Что касается логики, то в ней модель считается приемлемой, если доказаны ее семантические непротиворечивость и полнота, которым, как предположено выше, соответствует экономическое понятие баланса, или равновесия, воспроизводственных контуров, которое хаотизируется при их взаимодействии посредством внешних денег, в логической интерпретации – нарушением непротиворечивости и полноты. Это значит, что принципиальный вопрос, стоящий в рамках задач взаимовыразимости и взаимопогружаемости логических систем, должен быть изменен: речь должна идти не о том, как выражение одной логической системы в другой следует обеспечить непротиворечивостью и полнотой, а о том, как учитывать фактор противоречия (абсурда, хаоса) в качестве неотъемлемого и закономерного фактора взаимодействия систем. Для экономики в целом вопрос об общественных противоречиях в ходе хозяйственного взаимодействия не является чем-то новым (особенно для марксовой - во многом как раз благодаря гегелевской диалектике), но для массы специалистов-логиков это наверняка будет звучать как аксюморон, ибо логика расматривает абсурд и неполноту как системоразрушающие (ибо всевозможность разрушает информативность), но не системосозидающие, факторы. Однако для логической интерпретации неокономики может оказаться верным как раз последнее. А таковая интерпретация является ничем иным, как существующей в научной традиции попыткой выстроить неокономику, как и любую другую экономику, в качестве строгой науки, строго же определив ее язык и основные понятия. Такое следование традиции логичности типично для экономической науки, однако приходится признавать тот факт, что собственная, предметно-содержательная, логика построений в ней, имеющих, к тому же, ряд эмпирических подтверждений и работающая с позиции позитивной эвристики в смысле утонченного фальсификационизма, требует (будучи, к тому же, программой пересмотра 300-летних экономических знаний) одновременно и пересмотра метанаучных логических оснований, на которых строилась не только наука экономика, но и вся научная рациональность Новой Европы того же периода. Все это означает требование радикальной смены общих принципов научного говорения и межпредметного взаимодействия.

Известен ли как-либо и где-либо пример языка и познавательных установок, сколь-нибудь близко подходящий для рассмотренных системных ситуаций, помимо экзотической, но довольно прочно занимающей свое место в науке, области взаимопогружаемости логических систем (моделируемых в классической структуре <U,I> и способных формализовать некоторое множество воспроизводственных контуров)? Рискну предположить, что необходимый язык предлагает «энергетически-синергетическая геометрия» Р.Б.Фуллера (собственно, аутентичная синергетика), лежащая, как обнаруживает мое изучение этого вопроса, в основе ряда ключевых идей не только кибернетики, со 2H XX века занятой решением экономических вопросов, но и вопросов прикладной механики, выступающей для неокономики, как отмечено выше, одним из источников экономической модели научно-технического прогресса (помимо сформированного схоластической ученостью дискурсивного аппарата), но не рассматривавшейся пока по причине принципиальной особости этой темы. Другим моментом оказывается творческое действие, основанное, по элементарным жизненным наблюдениям, на противоречиях человеческой натуры – с одной стороны, и выражаающееся в проектной деятельности – с другой. Эти и некоторые другие вещи представлены в отдельной статье, посвященной собственно технике.