Научно-технический прогресс и "лишние" люди

Отредактированная и дополненная расшифровка
вебинара Олега Григорьева от 17.06.2013 г.
"Научно-технически прогресс и "лишние" люди. Ждет ли нас киберпанк?"

В последнее время появляется достаточно большое количество различных новых технологий, которые быстро приобретают популярность, в частности, 3д-принтеры. Обсуждение потенциально возможных перспектив в этой области происходит на фоне новостей из США, где производятся попытки перенести ряд производств из Китая обратно в США и сделать их автоматизированными (роботизированными, безлюдными).

У многих специалистов возникают идеи о том, что на наших глазах наступает новый этап, который предварит выход из кризиса.

В тоже время они отмечают и другую сторону процесса: автоматизированное производство должно повлечь рост безработицы. Ведь если мы посмотрим на сегодняшнюю Европу, то увидим, что общая безработица там достигла 12%, а в некоторых странах до 50% молодежи уже безработные. А с внедрением новых автоматизированных производств проблема безработицы еще больше обострится.

В связи с этим можно заметить следующее.

Во-первых, потенциально безлюдные производства и современная безработица в той же Европе или в США – это вещи до сих пор не связанные: производств еще нет, а люди уже безработные.

Во-вторых, в 30-х гг. с подобным предостережением об автоматизации и снижении уровня занятости выступал Кейнс. Он говорил, что в какой-то момент машины вытеснят людей, темпы роста замедлятся и встанет вопрос, что с этими людьми делать. Кейнс смотрел на тенденции своего времени, при этом рассматривая горизонт в 50 лет. Но это время истекло, а новых безлюдных производств пока не видно.

Истоки такого неверного прогнозирования отчасти связаны с частичным восприятием реальности: вот на отдельных  предприятиях в отдельных отраслях производительность труда выросла, людей на производстве стало меньше. Но если мы посмотрим на весь земной шар, то легко увидим, что где-то в развитой стране возникло безлюдное предприятие, а в Китае (Вьетнаме, Индонезии) численность занятых возросла на 200 млн человек.

Европейская безработица по сравнению с этими 200 млн. человек – капля в море. То есть в масштабах мировой экономики численность занятых только растет.

Часто мы не обращаем внимания, что все большая доля потребляемых нами продуктов производится в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке и т.д. Мы интересуемся тем, что происходит у нас в стране, но чтобы понять, что происходит в экономике в целом, надо держать в голове весь мир. А посмотрев на мир можно сказать, что до последнего момента численность занятых в экономике росла. Пока прогресс не привел к сокращению рабочей силы в мире.

Попытаемся проанализировать эту ситуацию с точки зрения неокономики. Ниже будут приведены несколько тезисов, каждый из которых, впрочем, заслуживает отдельного обсуждения.

Тезис 1. О моделях ортодоксальной экономики

Многие их тех, кому не нравится капитализм, или то, как устроена современная экономика, ругают западных ученых, ортодоксов, либералов. Но большинство экономистов, негативно относящихся к западной экономической теории, мыслят в тех рамках, которые заданы этой экономической теорией и делают выводы исходя из тех предпосылок, которые делает ортодоксальная экономическая теория.

Обычно рассуждения относительно роли НТП и его последствиях основаны на том, что некая экономика (абстрактная экономика, никто не говорит, о какой именно экономике идет речь) мыслится как замкнутая, статичная система: есть вчерашнее статичное состояние, сегодняшнее статичное состояние и завтрашнее статичное состояние, где будут безлюдные производства, но где непонятно, кто будет все произведенное потреблять.

Главный тезис ортодоксальной экономики состоит в следующем: капиталистическая экономика – это естественная экономика, которая служит потребителям, и целью этой экономики является увеличение количества товаров.

Все модели ортодоксальной экономической теории – это модели натуральные, продуктовые. Эти модели хотя и говорят о деньгах, но мыслят их как некую вуаль, которая маскирует истинное, гуманитарное, общечеловеческое значение капиталистической экономики. Если мы рассуждаем в этих терминах, то это неизбежно ведет к появлению некорректных представлений о перспективах.

Неокономика, в свою очередь, говорит, что хотя целью производства и было производство новых продуктов, но это было в те времена, когда наши предки напоминали робинзонов, которые жили независимо друг от друга и производили все самостоятельно. У робинзонов есть цель производить больше продуктов, чтобы увеличить свое потребление.

Тезис 2. О цели денежной экономики

Однако сегодняшняя экономика – это экономика, в которой действуют деньги. Как только в экономике появляются деньги, она начинает работать по другим законам и с другими мотивами, чем экономика товарная. В денежной экономике цель состоит не в том, чтобы как можно больше произвести (в этом смысле цель коммунизма, как ее формулировал Хрущев, мало отличается от цели капитализма, как ее представляют ее защитники, более того – они одинаковы).

Цель денежной экономики точно сформулировать трудно, поэтому приблизительно ее можно сформулировать так (для дискуссии этого достаточно): продать как можно больше продукции, при этом максимально снизив затраты на ее производство.

Не произвести, а продать, это существенно. Тут возникает противоречие денежной экономики, в которой существуют связанные с деньгами институты (финансовый сектор, торговый сектор, фирмы – деньги способствуют появлению этих институтов).

Денежную экономику невозможно рассматривать как замкнутую: мы хотим продать как можно больше, но мы можем продать только тому, кто участвует в производстве, поскольку в замкнутой экономике нам больше некому продать. Но при этом мы добиваемся, чтобы те, кто производит эту продукцию, получали как можно меньше, так как если мы этого не добьемся, то смысла в деньгах и в работе денежных институтов не будет. Смысл денежной экономики не в том, чтобы больше произвести, а в том, чтобы больше заработать. Иногда между трендами заработать и произвести может быть корреляция, а иногда нет.

Таким образом, в ядре капиталистической экономики есть глубокое противоречие, это ядро не может существовать само по себе. Денежная экономика разрешала это противоречие до последнего времени тем, что постоянно расширялась, вовлекая в оборот все большие массы людей: чтобы денежная экономика могла нормально функционировать, нужно включить в нее производителей, которые в нее не включены, в виде ли продавцов природных ресурсов, в виде ли просто рабочей силы. Новые люди включаются в систему, чтобы с их помощью можно было производить дешевле и им же продавать. Их всегда недостаточно, напряжение в системе все время растет, процесс несбалансирован и требует дальнейшего расширения.

Остановка этого процесса расширения называется кризисом – когда больше некуда расширяться и нечего захватывать. Оставшихся на земле регионов недостаточно, чтобы разрешить накопившиеся диспропорции и противоречия.

С точки зрения того, как устроена денежная экономика, перспектива установления безлюдных производств не рассматривается. Не существует даже таких институтов, которые бы серьезно про это думали. Безлюдные производства противоречат законам функционирования денежной экономики.

Хотелось бы обратить внимание еще на один аспект проблемы (вообще говоря, он известен давно – еще с конца 19-го века). Производство все меньше нуждается в людях, занятые в нем работники в совокупности получают все меньше денег. В этих условиях получение прибыли зависит не от того, как вы производите, а от того, как вы продаете. Снижение количества работников в производственной сфере сопровождается ростом работников в сфере распределения. В эту же сферу перемещается и центр получения прибыли.

Производство может стать совсем безлюдным, но изготовление товаров – лишь частичка, сегодня относительно небольшая, общего производственного процесса, включающего в себя также доставку и продажу товара потребителю. Те, кто живет в Москве (да и в других крупных городах), посмотрите вокруг себя и задайте вопрос: чем занимаются все эти люди. За что они получают деньги?

Отступление 1.

1.     Деньги работают только потому, что они неэквиваленты ничему, они эквивалентны только самим деньгам. Понятие денежного эквивалента – это принадлежность экономики замкнутой и статичной. В ней это математически понятно. Там есть n товаров, можно посчитать балансы по поводу этих n товаров, выяснить, что если мы считаем денежные балансы, обменные балансы, то получаем n-1 уравнение, поэтому система недоопределена и значит можно одному товару присвоить значение 1, назвать его всеобщим эквивалентом, и все остальные цены на другие товары выразить в этом эквиваленте.

Это ложная и разводильная конструкция, которую предлагает традиционная теория, в основе которой лежит представление, что капитализм имеет общегуманитарное значение и его цель – обеспечить максимум товаров. Благодаря тому, что деньги не эквивалент (такому их свойству), мы имеем НТП, без которого мы бы так и жили робинзонами. Капитализм – это привычный термин, но он совершенно не характеризует то, что я хочу сказать. Это затрудняет написание разного рода текстов. Нужно либо употреблять известные термины и давать кучу комментариев, что затрудняет прочтение, либо давать свою систему понятий, но ее надо воспринимать целиком и полностью, а работа по выстраиванию такой системы – большая и сложная.

2.     Представление экономики как замкнутой и статичной было свойственно не только мэйнстриму. Классическая политэкономия, включая сюда и Маркса, как ее самого блестящего представителя, исходила из той же самой предпосылки: экономика есть замкнутая и статичная система.

Марксу удалось за счет введения категорий труда и капитала в рамках этой модели сделать интересные выводы. Когда же он переставал рассматривать какпитализм как замкнутую систему (23 глава 1-го тома), у него получался совершенно блестящий анализ, который противоречит всему остальному, что он написал в других частях «Капитала».

Поэтому я стараюсь говорить не о капиталистической, а о денежной экономике. Так как то, что свойственно отношениям труда и капитала – формула Д-Т-Д’ – это вообще общая формула работы денег в экономике. Она описывает и торговый капитал, и даже финансовый капитал, и промышленный капитал. Маркс абсолютизировал понятие промышленный капитал, и в этом его недостаток.

3.     Вопрос: насколько устойчивость классического смитовского разделения типов дохода на ренту, прибыль и зарплату зависит именно от денежного типа экономики?

Только от денежного типа экономики и зависит. С появлением денег сразу появляются и денежные оценки как ресурсов, так и долей этих ресурсов в конечном продукте и т.д. Когда робинзон вступает в денежные отношения, тогда у него появляется оценка и земли, и своего труда. У кого-то, кто организует денежное отношение между робинзоном и его соседями, появляется прибыль. В безденежной экономике этих понятий просто возникнуть не может. Но традиционная теория будет объяснять что это не так.

Тезис 3. О прибыли

В ортодоксальной теории существует классическое представление Бем-Баверка об окольных способах производства. Бем-Баверк пытался связать прибыль с естественным и, как ему казалось, техническим свойством: чем более окольный процесс производства применяется, тем более эффективным является процесс труда.

Окольный процесс – это процесс, более длительный во времени (например, можно ловить рыбу руками, можно сделать удочку, а можно сплести сеть). Человек, который имеет терпение запустить такой процесс, производит больше товаров по сравнению с остальными и получает прибыль. Это, с его точки зрения, вполне техническая подоплека прибыли, которую он пытается математизировать. Поэтому никаких денег вводить в теорию не надо.

Неокономический ответ тут сложный. Примеры окольных способов производства, которые приводит Бембаверк, показывают, что такие процессы действительно в некоторых случаях повышают производительность. Но есть проблемы с доказательством, что такие способы работают всегда.

Возьмем тот же пример с ловлей рыбы. Надо или не надо Робинзону делать сеть? С одной стороны, дело трудоемкое. С другой стороны, с помощью сети можно наловить много рыбы: столько, сколько Робинзону не нужно. Значит, сеть, на которую затрачены большие усилия, и которую надо все время подновлять, будет использоваться время от времени. С учетом этого фактора Робинзон может решить, что лучше остановить научно-технический прогресс на удочке.

Сеть могла бы быть эффективной, если бы в ближайшей округе жило множество других робинзонов, готовых покупать излишки рыбы. Но у них должны быть деньги или хотя бы излишки других продуктов, нужных Робинзону. То есть для того, чтобы инновация случилась, необходимо, чтобы под нее существовал адекватный рынок. Собственно, вопрос о том, как формируются такие рынки, в результате каких процессов, под влиянием каких факторов, и является главным для неокономики.

В реальной жизни мы действительно наблюдаем, что длительность производственных процессов растет. Но здесь ортодоксы делают подмену: если длительность производственного процесса растет, и объемы производства растут, то значит, что здесь есть причинно-следственная связь. Отсюда проистекают мысли о замещении труда капиталом, безлюдные производства, 3-д-принтеры, рассуждения Кейнса, ортодоксальные теории экономического роста и т.д.

Но одно к другому не имеет отношения. Увеличение длительности производственных процессов и рост объемов производства – вещи взаимосвязанные, но опосредовано. Здесь, опять-таки, вопрос заключается в том, какова эта среда, как она складывается, и как влияет на указанные процессы.

Именно потому, что появляется возможность роста производства (рост возникает потому что работают деньги, и они создают возможность расширить сферу действия капитализма) техническая система приспосабливается к этому процессу (деньги не заинтересованы в том, чтобы экономить живой труд, они заинтересованы в том, чтобы экономить оплачиваемый живой труд). Если есть возможность тот же товар произвести большим количеством людей, но сэкономить на зарплате (в этом и есть смысл разделения труда), то это и будет сделано. Меньшее количество людей, обладающих более редкими знаниями и квалификацией, можно заменить большим количеством людей, которые не обладают квалификацией и выполняют простые операции, и тогда мы получим больший денежный результат. Если в развитых странах таким образом действовать уже не получается, просто потому что кончились люди, тогда производство переносится в Китай или еще куда-то.

В этом суть модели, по которой работает современная экономика. Все рассуждения о безлюдных производствах проистекают из апологетического отношения к капитализму.

Почему американцы говорят о возможности создавать автоматизированные производства опять в США? Потому что они столкнулись с тем, что труд в Китае подорожал. Пока еще никто не рассчитал ничего как следует. Пока есть мысли о том, что подорожавший труд в отдельных случаях можно заменить автоматами. Но речь идет об ограниченном количестве товаров в ограниченной ситуации. При этом о мотивах сообщается предельно конкретно – экономия на заработной плате. Мотивы применения техники в денежной экономике не совпадают с мотивами, о которых принято рассуждать.

Отступление 2.

Возможна ли будущая экономика как постденежная экономика? Ортодоксы говорят, что деньги это вуаль. Если смотреть на жизнь, то конечно многим из них понятно (особенно тем, кому не удалась карьера на местах, где требуются ортодоксальные знания), что что-то не так. Что деньги и финансовый сектор в целом функционируют не так, как говорится в ортодоксии: что есть пузыри, что есть перекос в пользу финансового сектора. Ортодоксальные модели рисуют рынок робинзонов и современный рынок одинаково.

Представления о том, что эти рынки одинаковы, и непонимание роли денег в экономике порождает иллюзии о радужных перспективах постденежной экономики. Мы не можем отказаться от денег. Мы должны изучить функции денег. Нам надо понять, как деньги сформировали современную экономику, и можно ли заставить деньги работать сознательно. Потому что постденежная экономика  – это возвращение в прошлое.

Тезис 4. О НТП

Еще одна важная проблема заключается в том, что в денежной экономике накопились искривленные оценки. С чем они связаны?

Последние тридцать лет перед кризисом основной процесс, который мы наблюдали в экономике, это процесс переноса рабочих мест из развитых стран в развивающиеся, чтобы сделать их дешевле в смысле заработной платы.

С точки зрения финансового сектора этот процесс оказался очень продуктивным. В нем образовались гигантские деньги. Из этих денег, которые были получены от процесса переноса, только малая часть шла на то чтобы этот процесс поддерживать и его расширять. Остальные деньги надо было куда-то вкладывать, чтобы получать прибыль. Куда их вложить?

Все финансисты и инвесторы учатся в одних и тех же вузах по одним и тем же учебникам, где написано, что нужно вкладываться в новые технологии. В какие новые технологии?

У нас уже был пузырь ИТ-технологий, который лопнул не до конца. Объем результата, который принесли ИТ-технологии, до сих пор отстает от объема инвестиций, которые в них вкладываются, несмотря на то, что их  (инвестиций) большая часть сгорели в 2001-2002 гг. в пузыре доткомов.

Обычно инвесторы вкладываются в те технологии, которые разрекламированы. ИТ-технологии рекламируются уже давно. Сейчас до многих инвесторов дошло, что этот сектор слишком рискованный: деньги вкладываются уже сорок лет, а совокупные потери большие.

Но в настоящее время денег у инвесторов пока еще много. Вопрос «куда вкладываться в условиях сокращающегося спроса?» стоит очень остро. Ученые сейчас отлично знают, что для их разработок нужна реклама, необходимо заинтересовать несколько инвесторов. Потом эти вложившиеся будут сами заинтересованы в том, чтобы рекламировать это направление, чтобы вошли новые инвесторы и чтобы хоть что-то получить от вложенных денег.

Надо понимать, что большая часть того, что сейчас происходит вокруг новых разработок научно-технической сферы – это реклама. Несколько лет назад все вокруг говорили про нанотехнологии. Все ждали крутых прорывов. Сейчас про нанотехнологии уже немного забыли.

Все, что сейчас пишут про 3-д-принтеры, уже писалось несколько лет назад про нанотехнологии. На нанотехнологиях, правда, не удалось надуть сколько-нибудь значительный пузырь. Понятно, что какой-то временный эффект, связанный с нанотехнологиями, есть. Но пока сложно сделать вывод о том, реальная это технология или пузырь, который надулся на небольшом приросте продуктивности.

Пузырю, который надувается на новых технологиях, может и повезти: пузырю на ИТ-технологиях не повезло, пузырю на нанотехнологиях не повезло, сейчас активно разрабатываются технологии, использующие солнечную энергию, биотехнологии. Сейчас все оценки искажены, и трудно понять, какая технология выстрелит и куда вкладывать. Вот чем 3-д-принтеры и безлюдные производства отличаются от предыдущих, так это тем, что они более приземлены, в них больше правдоподобия, чем в нанотехнологиях. Их легче себе представить – но это и все.

Обычно говорят: а как же НТП, в рамках которой были мощные прорывы – электричество, паровые двигатели, двигатели внутреннего сгорания и т.д.?

Надо понимать, что НТП возможен и эффективен тогда, когда есть направленный экономический рост. Когда расширялся рынок, стало возможным увеличить разделение труда, сделать работы более простыми, а эти простые работы, в свою очередь механизировать. То есть начала был рост, а потом прорывы в НТП. Новые технологии, которые реально работают, появляются, когда есть возможность экономического роста, они его обслуживают. А если нет экономического роста, то нет никаких мотивов для новых технологий, кроме распильных.

Была гигантская волна экономического роста, с 1800 по 1970 годы, примерно 170 лет. Никакое государство в то время ни в какие технологии не вкладывалось. Многие инструменты изобретались прямо на рабочем месте и сразу же применялись в производстве.

Предприниматели и ученые видели, что идет рост, что требуется удовлетворять увеличившийся спрос. Для этого надо было придумывать технологии, производственные и управленческие, которые будут соответствовать этому росту и удовлетворять появившийся спрос. Не было такого, что инвесторы сначала долго вкладываются в технологии, а потом долго ждут, когда они окупятся. Экономили не рабочую силу, а ее оплату и этот эффект сразу был виден. Именно в этой ситуации стало возможным сначала массовое производство однотипных товаров, а потом массовое производство разнообразных товаров.

Сейчас же условия изменились. Экономического роста нет, что нужно производить – мы не знаем. Рынок никаких сигналов не дает. Сейчас есть только неправильное представление о том как устроена экономика, и на основе этих неверных знаний мы играем в русскую рулетку: повезет или не повезет с новой технологией, вызовет или не вызовет она экономический рост.

Что такое экономический рост и как он связан с НТП – коротко можно описать на следующем примере. Вот, допустим, есть ткач. Ткач не может в 5 раз резко увеличить производство, потому что на его товар появился гигантский спрос. Но если это толковый ткач, то он может использовать свой ткацкий станок в несколько смен (а не работать на нем самому в одну смену), наняв дополнительно людей, которые будут делать другие, простые, операции – подносить, относить и т.д. Но если ткач на дополнительно появившиеся средства купит более производительный станок, который ему раньше просто был не нужен, производительность его труда еще вырастет. В итоге вместо одного ткача, который делал всю работу сам, он фактически организует фирму, в рамках которой самостоятельно организует разделение труда – это управленческий акт. 

То есть последовательность такая: появляется спрос на продукцию, а затем организуется разделение труда, при этом появляется спрос на новую, более производительную технику, и в этот процесс включаются ученые и изобретатели.

Подвести итог относительно НТП можно следующим образом: необходимое условие для успеха НТП – растущий рынок; сейчас рынок не растет, спроса нет – нет и НТП, а новые технологии могут вызвать в лучшем случае локальный рост в отдельных отраслях, а не во всей экономике.

__________________

Ниже приведен отрывок из книги Генри Форда «Моя жизнь, мои достижения» (1922 г.) о НТП (нужно помнить, что Форд работал на растущем рынке).

Как обстоит дело с производством? Предположив, что все жизненные потребности будут удовлетворяться очень дешево и большими количествами продуктов, не будет ли свет очень быстро переполнен товарами? Не придем ли мы скоро к тому, что люди, несмотря на самые дешевые цены, не будут больше покупать товаров? С другой стороны, если производство нуждается все в меньшем количестве человеческой силы, что будет с рабочими, где найдут они работу и возможность заработка?

Мы ввели многочисленные машины и методы производства, которые в значительной мере сделали излишней человеческую силу. Не возникает ли само собой возражение:

- Да, это все звучит хорошо, с точки зрения капиталиста, но что делать беднякам, у которых отнимается возможность работать?

Этот вопрос кажется разумным, и, однако, можно удивляться, как его можно ставить. Когда это мы видели, чтобы безработица увеличивалась от усовершенствования промышленных методов? Кучера почтовых карет лишились мест, когда появились железные дороги. Должны ли мы поэтому запретить железные дороги и сохранить почтовые кареты?  Было ли легче найти работу прежде, при почтовых каретах, или теперь, при железных дорогах? Должны ли мы запрещать наемные авто потому, что они лишают хлеба извозчиков? Как относится число наемных авто в настоящее время к наибольшему числу извозчиков такого-то года? Введение машин в производстве обуви заставило большинство сапожников закрыть свои лавочки. Когда обувь шилась руками, только богатые были в состоянии приобретать себе более одной пары башмаков или сапог, а большая часть рабочих ходила летом босиком. Теперь большинство людей обладают более, чем одной парой башмаков, и производство обуви сделалось крупной отраслью индустрии. Нет, всякий раз, как появляется изобретение, которое дает возможность одному человеку делать работу двоих, благосостояние страны поднимается, и для вытесненного работника открываются новые и лучшие условия труда. Если бы в одно прекрасное утро внезапно целые виды промышленности полетели к черту, тогда было бы, пожалуй, трудно разместить излишние рабочие силы, но подобные перевороты совершаются не так быстро. Они происходят постепенно. Наш собственный опыт учит нас, что для человека, который лишился своей старой работы, благодаря усовершенствованию производственных приемов, всегда открываются новые возможности труда. Но то, что происходит в моих предприятиях, повторяется и во всех прочих отраслях индустрии. В настоящее время в стальной промышленности употребляется во много раз больше рабочей силы, чем тогда, когда все делалось руками. Это логически неизбежно. Так было всегда, так и останется. Кто этого не понимает, тот не видит дальше своего носа.