Новая теория Материалы О нас Услуги Партнеры Контакты Манифест
   
 
Материалы
 
ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ ПРОЧИЕ ТЕМЫ
Корея, Ближний Восток, Индия, ex-СССР, Африка, виды управленческой деятельности, бюрократия, фирма, административная реформа, налоги, фондовые рынки, Южная Америка, исламские финансы, социализм, Япония, облигации, бюджет, СССР, ЦБ РФ, финансовая система, политика, нефть, ЕЦБ, кредитование, экономическая теория, инновации, инвестиции, инфляция, долги, недвижимость, ФРС, бизнес в России, реальный сектор, деньги
 

Концепция государства как стационарного бандита

27.11.2013

При размышлении о том, как устроено и как функционирует современное государство, мы неизбежно сталкиваемся как со стереотипами, так и с противоречивыми концепциями и суждениями, которые были сформированы социальными науками  за предыдущие века.

В разные исторические периоды ученые и философы бросались из крайности в крайность: то доказывая, что государство это зло, неясно откуда оно взялось и зачем оно вообще нужно, а главная его обязанность состоит в исполнении функций «ночного сторожа»; то объясняя, что государство уже само по себе – это незаменимое общественное благо, и оно выполняет большое количество важных социальных функций.

Ну а если государство не соответствует научным описаниям, то это воспринимается как отклонение, нуждающееся в исправлении.

В итоге сам термин государство утратил смысл, превратившись в «воображаемое сообщество»[1]. Тут, правда, встает еще один вопрос: воспринималось ли вообще государство когда-либо однозначно. Или каждый тип государства должен рассматриваться в отдельности, но тогда какова должна быть типология? Это вовсе не тривиальный вопрос. Так, Британская империя и Российская империя – это одинаковые империи или нет? А сегодняшняя Россия является империей или национальным государством? Что вообще нам по существу говорит указание формы правления или политического режима?

А если у государств все-таки есть что-то общее, то что это, и как это общее выделить, чтобы изучать отдельно? Представляется что есть, но, опять-таки, почему тогда все государства такие разные и там где работают одни принципы, не работают другие, и почему тогда до сих пор не удалось построить «идеальное» государство и копировать «лучшую практику» и уже наконец-то зажить спокойно?

Пока же науке вместо изучения сущности государства, остается только максимально обезличенно выделять (или наделять) его признаки и свойства[2]. Впрочем, любой формальный критерий, применимый к государству, может быть оспорен. Обычно не вызывает дискуссий только один критерий: монопольное право государства на насилие и принуждение[3]. Запомним этот факт, поскольку он нам понадобится в дальнейшем.

Отчасти поэтому метаморфоза государства в воображаемое сообщество в некотором смысле выглядит естественно. Ведь пока единственным заказчиком и потребителем исследований о государстве является само государство. А значит, его представители должны быть удовлетворены результатами исследований, чтобы продолжить финансирование научных изысканий. Тупиковость этого пути определяется, в том числе, тем, что следовать ему – означает шагать в пропасть вслед за самим государством[4].

Неправильно думать, будто проблема устройства государства является сугубо академической. Проблема государства лежит в весьма практической плоскости. Например, неправильное (то есть, скорее, недостаточное) представление о государстве мешает понять, каким образом связаны государство и экономика, и чего вообще ждать от государства в этой сфере. Экономисты и экономические институты регулярно представляют различные планы и программы, но обычно остается неясным, кто и почему должен эти планы выполнять.

В действительности, государство, экономика и финансовый сектор исторически очень тесно переплетаются. Эти сферы необходимо изучать совместно, поскольку разобраться в каждой из них невозможно в отрыве от остальных – они представляют одно и то же знание.

Современная экономическая система в настоящем виде не могла бы сложиться без влияния государства, капитализм сам по себе – в некотором смысле является порождением государства, это побочный результат его деятельности. С наступлением глобального кризиса всей этой масштабной и сложной экономикой необходимо управлять, и судя по всему эта обязанность уже возложена на государство[5], которое, правда, со времен меркантилистов это делать разучилось.

***

Тесная связь между государством и экономикой во всех ее проявлениях послужила толчком к осмыслению сущности государства экономистами.

В 50-60-е гг. XX в. экономистами была предпринята попытка разработки еще одного подхода к государству. Произошло это на фоне очередных перемен в экономической ситуации. В послевоенное время в экономической науке и практике господствовало кейнсианство, которое основывалось на том, что государство имеет право и в некоторых случаях обязано вмешиваться в экономику и социальную сферу.

Оппоненты кейнсианской школы, к которым стали прислушиваться с началом стагфляции, задались вопросом, почему вообще считается, что государство и назначенные чиновники, в частности, действуют во благо общества?

Такое представление, в широком его понимании, имеет долгую традицию в виде теории общественного договора, объясняющей происхождение гражданского общества, государства и права как результата соглашения между людьми: а именно соглашения управляемыми на некотором наборе правил, по которым ими управляют. Главный принцип теории общественного договора состоит в том, что легитимный государственный орган должен быть получен исходя из согласия управляемых.

И хотя отцы-основатели этой концепции защищали разные государственные модели: Т.Гоббс – авторитарную монархию, Дж. Локк – либеральную монархию, а Ж.-Ж. Руссо – либеральный республиканизм — теория общественного договора послужила базисом для демократической идеи, включившей в себя тезис свободного волеизъявления избирателей и рассматривающей социальный контракт как контракт «равного среди равных».

Современные формы власти формируются посредством некоторого формализованного учета «воли народа», проявляющегося в различных моделях выборных принципов. При этом существует целый ряд теоретических проблем.

Еще до первой французской революции математик маркиз де Кондорсе теоретически исследовал некоторые коллизии, возможные при организации выборов[6]. Это направление исследований привело впоследствии к теореме Эрроу. В одной из содержательных интерпретаций, теорема Эрроу показывает, как стремление к рациональности политической жизни ведет к диктатуре[7].

Можно представить три варианта отношения к теореме Эрроу[8]:

  1. Раз все формальные институты демократии несовершенны, то пусть из всех из них стабильно используется некий вариант, а общество, зная о его несовершенстве, к нему приспособится;
  2.  Раз формальные процедуры работают настолько глупо, то пусть уж лучше так и будет диктатор – при всех негативных чертах диктаторов, они в среднем не настолько глупы, как формальные процедуры;
  3.  Хорошо бы иметь диктатора, но идеального, который и мало ошибается, и настолько силен, что все ему подчиняются. Да еще, чтобы «не обидно было», то есть чтобы подчинение не задевало самолюбия.

Третий вариант представляется не столь нереальным. Ведь кроме субъективных мнений есть еще и объективная, данная нам всем в сопоставимых ощущениях, реальность. И вполне возможны социальные институты, назначающие на место диктатора объективную реальность. Чем еще хороша объективная реальность, как диктатор, это тем, что она не нуждается в дополнительных репрессивных органах для осуществления своих властных полномочий – у нее свои методы.

Это означает, что исторически естественным состоянием государства является скорее не общественный договор и демократия, а диктатура.

У экономистов такой подход вылился в концепцию государства как стационарного бандита. Эта модель находится на противоположном полюсе взаимоотношений государства со своими подданными относительно концепции “естественный договор” Руссо, когда государство создается, чтобы производить общественные блага. Наиболее законченный вид идея приобрела в статье Мансура Олсона «Диктатура, демократия и развитие»[9].

***

В обществе, которое не подчинено никаким законам – анархическом, – для людей нет гарантий сохранить то, что они нажили, и соответственно стимулы к производству очень низки. Мирный порядок в примитивных обществах устанавливается путем соглашения: это верно для первобытного общества численностью 50-100 человек. Когда люди начинают осваивать земледелие, их численность быстро растет: в таких условиях издержки по установлению добровольных соглашений выше, чем выгоды, которые может получить отдельный человек. Такие общества начинают регулироваться через установление над ними контроля со стороны нестационарных (roving) и стационарных (stationary) бандитов.

Нестационарные бандиты – это бандиты-гастролеры, которые напали на некоторую территорию, ограбили население и бежали. Гастролерами могут быть грабители любого масштаба. Например, ими могут быть войска, вторгшиеся в сопредельное государство не с целью превратить его в колонию, а с целью просто отнять как можно больше у жителей и уйти.

Стационарные бандиты – это бандиты оседлые, которые рассчитывают на долгосрочное обирание населения территории, превращая поборы в форму налогов. В рамках данной модели они, как некая структура, которая занимается поборами и рассчитывает заниматься ими как можно дольше, отождествляется с государством.

Рациональный стационарный бандит будет забирать только часть доходов, подразумевая, что оставшуюся часть люди превратят в инвестиции, которые будут стимулировать дальнейшее развитие, появление будущих доходов и, следовательно, будущих налогов, то есть выручки стационарного бандита. Его система стимулов сильно отличается от системы стимулов бандита-гастролера. Рациональный стационарный бандит заинтересован в получении будущих доходов, он может установить порядок и пресекать возникновение конкуренции как со стороны других стационарных бандитов, так и со стороны бандитов-гастролеров.

Стационарный бандит исходит из личных интересов, поэтому ему выгодно объявить себя правителем, монополизировать право на сбор налогов, воспрепятствовав перераспределительной деятельности между ними[10](например, такому локальному насилию, как рэкет, в результате чего отобранный у подданного доход попадает в карман рэкетира, а не правителя), обеспечить обществу некоторый набор гарантий и получать выгоду. В этом состоит принцип «невидимой руки», которая заставляет стационарного бандита, следующего своим эгоистическим интересам, «остепениться» и стать диктатором.

Еще одной предпосылкой модели является то, что стационарный бандит обкрадывает своих жертв путем налогообложения. Оптимальная ставка налогообложения должна быть не слишком маленькой, чтобы максимизировать доход, с одной стороны, но и не слишком большой, чтобы не блокировать дальнейшего развития производства.

Большая часть развития цивилизации прошла под управлением стационарных бандитов – королевских династий. Н.Макиавелли давал свои знаменитые советы Государю как стационарному бандиту, трезво отдавая себе отчет относительно его сущности. Поэтому после эпохи Гоббса, Локка, Русо, Монтескье, трактат Макиавелли выглядит особенно спорным и скандальным.

На Руси таким стационарным бандитом был Рюрик. В Великом Новгороде находится памятник-монумент «Тысячелетие России», воздвигнутый в 1862 году в честь тысячелетнего юбилея легендарного призвания варягов на Русь. Иными словами, тогдашнее российское государство отсчитывало свое начало от Рюрика ‒ типичного стационарного бандита[11].

***

Концепция государства как стационарного бандита создавалась экономистами (и, по всей видимости, за счет государственного бюджета) в середине прошлого века. Но ведь если бы мы посмотрели на современное им государство (да и на современное нам – немного воды утекло, хотя изменения начали проявляться все более четко), мы бы увидели, что оно было на самом подъеме: идея всеобщего благосостояния, пособия, пенсии, медицинская страховка и пр.

Но даже взглянув на государство 150- а кое-где и 200-летней давности, мы могли бы сказать, что в глазах большинства, да и в своих собственных глазах, оно утратило статус стационарного бандита.

Сегодняшнее государство убеждено, что оно выражает общественные интересы и даже в состоянии их реализовать. Однако это происходит не потому, что государство каким-то образом переродилось и прониклось этими самими общественными интересами.

Современное государство действительно претерпело эволюцию, причем достаточно длительную, так что теперь кажется, что его цель ‒ заботиться о простых гражданах и предоставлять им социальные блага, причем во все возрастающих объемах.

Такое государство можно было бы назвать вершиной эволюции (особенно национальное европейское государство), образцом цивилизованности, к которому надо стремиться. Каким же образом государство превратилось из бандита в благовоспитанный и полный гуманизма институт?   

Концепция стационарного бандита объясняет это превращение последовательным эволюционированием и рациональным приспособлением  стационарного бандита.

Чтобы экономика развивалась, нужны долговременные инвестиции и уверенность общества, что их активы защищены. Если диктатор нацелен на долгосрочную перспективу, он должен обеспечить своим подданным условия, гарантирующие стабильность в будущем. Это предполагает устойчивость контрактных отношений, финансовую стабильность. Если же диктатор ориентирован на краткосрочный период, то он рано или поздно аннулирует все контракты и конфискует активы, превратившись в бандита-гастролера. В случае долгосрочной перспективы диктатор должен внушить подданным доверие к своей политике. Но так как при диктатуре не существует независимой судебной власти, он все же склонен к оппортунистическому поведению: порча монеты, аннулирование займов – тому свидетельство. 

Одной из возможных гарантий политической стабильности и преемственности может стать установление династии. Обществу выгодно знать, кто будет следующим правителем.

А такие условия осуществимы лишь в демократическом обществе. Хотя время правления одного политика меньше, чем время правления одного диктатора, демократические системы остаются самыми стабильными, ведь делая выбор, избиратель знакомится с программой кандидата и выслушивает его мнение по разным вопросам и, теоретически, сможет спрогнозировать развитие своей страны на некоторый период. 

В демократическом государстве обычно партии конкурируют за голоса избирателей. Претенденту на победу нужно лишь получить большинство голосов. Поэтому необходимо перераспределить доходы от общества в целом к большинству путем налогов. Таким образом, и диктатор, и демократическая партия занимаются перераспределением налогов, но, по мнению авторов, при демократии налоговая ставка будет ниже, чем при диктатуре.

Возникновение демократического государства возможно в следующем случае. После свержения диктатора может сложиться ситуация, когда новый лидер не может установить диктатуру, так как выгоды от этого будут меньше, чем от установления демократии. Такая же ситуация возникнет, когда у одного лидера будет недостаточно ресурсов, чтобы подчинить себе других. 

Таким образом, у экономистов получилась достаточно целостная концепция эволюции государства от состояния стационарного бандита до цивилизованного демократического государства, пекущегося о большинстве (кем бы оно ни было). Приглядевшись, можно увидеть аналогию с концепцией рынка и его «невидимой руки». Идеальный рынок – эффективен и работает на всеобщее благо. Но почему же он исторически не всегда работал идеально? Да потому что в его работу вмешивалось государство – стационарный бандит, и его вмешательство вызывало кризисы. А потом стационарный бандит каким-то образом подстроился под рынок, и тоже стал эффективным и рациональным, что и привело к экономическому росту XX-го века.

***

В наших исследованиях мы берем за исходную изначальную концепцию стационарного бандита. Если принять ее, то становится понятным, почему тема монопольного права на насилие и принуждение остается практически единственным общим местом всех концепций и теорий о государстве. Становится понятным, почему государство всеобщего благосостояния явилось лишь как мимолетный недостижимый для многих идеал, и почему отказ государства от большинства социальных функций, взятых на себя за последнюю сотню лет, является, вообще говоря, исторически очень естественным положением вещей.

Мы полагаем, что капиталистическое государство сложилось и прошло путь до государства всеобщего благосостояния лишь в силу ряда закономерных случайностей, определяемых ростом реального сектора, финансового сектора, и их конфликтов с государством. Государство и государственные элиты были вынуждены меняться и приобретать знакомые нам черты, чтобы самосохраниться[12]. Пройдя через войны и революции, государство сохранило свою архаичную суть стационарного бандита. И в этом состоит некоторая трагедия для желающих это государство изменить: когда уходит один стационарный бандит, на его место приходит другой, и история повторяется[13].

В этом контексте представляется важным понять, почему государства – стационарные бандиты в разное время и в разных обстоятельствах ведут себя по-разному, какие факторы влияют на их поведение. Ведь в результате такого соперничества возникли и некоторые позитивные социальные инновации. Интересной представляется задача описать историю государства как стационарного бандита и, возможно, эту историю закончить.

 

Скачать статью Mancur Olson “Dictatorship, Democracy and Development”

 


[1] Воображаемые сообщества — концепция в рамках теории нации, разработанная Бенедиктом Андерсоном в одноимённой книге, в которой тот рассматривает нацию как социально сконструированное сообщество, воображённое людьми, воспринимающими себя как его часть. Воображаемое сообщество отличается от реального сообщества, потому что оно не может быть основанным на повседневном общении лицом-к-лицу его участников. Поэтому термин Андерсона, на наш взгляд, может быть расширен и применен не только к нациям, но и к другим категориям, в том числе, к государству.

[2] Например, государство является корпорацией, т.е. обладает собственным юридическим лицом, отличным от личности правителя; включается в себя правительственный аппарат и совокупность граждан (подданных), но не совпадает ни с тем, ни с другими; имеет четко определенные границы и существует только при условии признания другими государствами и т.д. (по книге М.В. Кревельда «Расцвет и упадок государства»).

Правда, все эти критерии являются недостаточными. Например, огромное количество состоявшихся влиятельных государств имеет спорные территории с другими государствами. Что касается признания другими государствами, то существует проблема фактического суверенитета и формального суверенитета, иными словами, проблема «непризнанных государств». А существуют еще «несуверенные государства», официально признанные, входящие в ООН и одновременно «частично делегирующие» осуществление формального и фактического суверенитета другим государствам (во внешних, оборонных, судебных делах): карликовые «исторические» страны (Андорра, Монако), бывшие колониальные владения Великобритании (Сент-Китс, Невис и т.д.), подопечные территории США (Микронезия, Маршалловы острова и т.д.) (подробнее об этом можно прочитать, например, в книге В.Иванова «Теория государства»).

Проблемы можно множить: как, например, описывать несостоявшееся государство, или failedstate? Формально такой феномен нигде не фигурирует, но в анализе используется. Или государства, которые по сути являются лишь территориальными объединениями и существуют только на карте – Пакистан, Сомали?

[3] Еще Т. Гоббс (продолжая в этом вопросе традицию Н. Макиавелли) усматривал главный признак государства в «монополии на принуждение и насилие». Дж. Локк считал политической властью «право создавать зако­ны, предусматривающие смертную казнь и соответственно все менее строгие меры. наказания для регулирования и сохранения собственности, и применять силу сообщества для исполнения этих законов и для защиты, государства от нападения из­вне — и все это только ради общественного блага».

Стех пор этот тезис в разных редакциях стал общим местом в большинстве теорий государства. Данную мысль в несколько иной форме выразил известный немецкий правовед XIX в. Р. Еринг, который подчеркивал, что государство обладает абсо­лютной монополией на принуждение. Наиболее завершенную раз­работку данный тезис получил у М. Вебера (М.Вебер «Политика как призвание и профессия»). Он, в частности, ут­верждал, что государство невозможно определить социологически в терминах его целей или из содержания его деятельности, по­скольку нет такой задачи, которая была бы исключительным до­стоянием государства. Поэтому, говорил Вебер, четко очерчен­ный признак государства следует искать в средствах, которые оно использует. Таким средством, по его мнению, и является наси­лие: «Государство есть то человеческое сообщество, которое вну­три определенной области... претендует (с успехом) на моно­полию легитимного физического насилия. Ибо для нашей эпохи характерно, что право на физическое насилие приписывается всем другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, на­сколько государство со своей стороны допускает это насилие: единственным источником «права» на насилие считается го­сударство»(Политология: Учебник для высших учебных заведений, Гаджиев К.С.).

[4] Под пропастью можно понимать конец welfarestate, «феодализацию» государства, «возврат к темным векам» – из литературы можно почерпнуть множество подобных сентенций и прогнозов.

[5] Ну действительно, решит ли правительство в тяжелые времена поддержать крупные компании и банки, и если да, то какие и в каком объеме? Как государство планирует улучшать инвестиционный климат? Планирует ли вводить защитные барьеры и пошлины? Как государство планирует поддерживать и защищать население? Ведь современный человек, являющийся частичным производителем, не может существовать вне системы разделения труда - отсюда и его зависимость от государства.

Современный уровень разделения труда мог сложиться только в условиях существования государств, в том числе и как единственных легитимных элементов системы международных отношений (учитывая, что системы разделения труда выползают за рамки национальных государств): западное государство косвенным образом способствовало возникновению капитализма в целом и современной финансовой системы, в частности.

[6]  Кондорсе в 1785 г. впервые описал парадокс теории общественного выбора, состоящий в том, что правило простого большинства не в состоянии обеспечить транзитивность бинарного отношения общественного предпочтения среди выбираемых вариантов. В силу нетранзитивности результат может зависеть от порядка голосования, что даёт возможность манипуляции выбором большинства.

[7] Теорема о невозможности «коллективного выбора» сформулирована американским экономистом Кеннетом Эрроу в 1951 году. Теорема Эрроу формулируется так: если |O| ≥ 3, то любая Парето эффективная, независящая от посторонних альтернатив функция общественного благосостояния W имеет диктатора, где O – множество исходов, которые каждый агент ранжирует в соответствии со своими предпочтениями.

[8] http://avtonom.org/news/paradoks-kondorse-i-teorema-errou-dvukhpartiinaya-demokratiya-s-pozitsii-teorii-igr

[9] Mancur Olson “Dictatorship, Democracy and Development”, The American Political Science Review, 1993.  

[10] Чтобы предотвратить это перераспределение, государство тратит на защиту прав собственности определенного рода ресурсы, отвлекаемые, кстати, от тех способов использования, которые увеличивали бы налоговую базу. Т.е. теперь насилие и угроза насилия связаны уже не только с перераспределением богатства, но и защитой прав собственности.

[11] Типичность, главным образом, состоит в способе сбора дани с подчиненного населения, а именно, в данном случае в системе полюдья. Князь с дружиной объезжал подчиненные территории, а подданные платили дань лишь при непосредственной угрозе применения насилия. Полюдье существовало также, вероятно, и на территории нынешней Украины и юга России – на территориях дославянских государств – не только скифских царей, но, может быть, также готских королей, каганов гуннских, аварских, тюркских. С образованием Руси полюдье великого киевского князя как бы «наложилось» на эти местные (по книге Ю.Кобищанов «Полюдье»//Знание-сила, 1985 - №11). Еще до прихода Аскольда и Дира поляне платили дань хазарам. Потом пришли Аскольд и Дир с варягами и в 862 году захватили Киев, освободили от хазарских поборов, н осами стали брать дань. В 885 года Олег отправился в землю радимичей и спросил их: «Кому дань платите?» - «Хазарам», - ответили те. – «Не платите хазарам, платите мне», - сказал Олег и стал брать дань с радимичей.

Князю надо было каждый год в ходе полюдья подтверждать свои права, и только явившись с войском он мог забрать то, что положено. Сбор налогов являлся исключительным правом князя. При этом также существовали правила по выплате дани, что показывает пример князя Игоря.

[12] Этот путь будет прослежен в серии статей об истории капитализма.

[13] В.И.Ленин «Как нам реорганизовать Рабкрин», 1923, писал: «...вопрос о нашем госаппарате и его улучшении представляется очень трудным, далеко не решенным и в то же время чрезвычайно насущным вопросом. Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата».

Председатель контрольной комиссии РКП(б) А.А.Сольц в «Правде», 1921, писал: «Разлагающее влияние на многих оказывает само пребывание у власти в эпоху диктатуры пролетариата. Отсюда бюрократизм, крайнее высокомерие, нетоварищеское отношение к рядовым членам партии и беспартийным рабочим массам. Чрезвычайное злоупотребление своим привилегированным положением в сфере снабжения. Выработалась и создалась коммунистическая иерарзическая каста ответственных работников со своими групповыми интересами, которая для себя имеет особые правила, законы, неприменимые ко всем прочим. Для «коммунистических превосходительств» по пути их следования очищаются квартиры для достойного приема, заготавливаются и предоставляются специальные вагоны, поезда, автомобили и всякие другие преимущества. Такие нравы устанавливаются все больше и больше среди верхних слоев партии».

Метки:
Государство

 
© 2011-2024 Neoconomica Все права защищены